Волов брезглив, кинул книгу на стол, и потер руки, словно пытался очистить их от грязи.

– Творил ли ты, какие заклинания, творил ли ты какие-нибудь зелья?– Спросил отец Семион.

– Творил, святой отец.– Кивал почти плача колдун.

– Все слышали?– Крикнул поп вставая.– Всем ли было слышно?

Собравшиеся люди слушали внимательно, с раскрытыми ртами, не каждому было дано хоть раз в жизни видеть, как судят колдуна. Они отвечали утвердительно, отец Семион доволен был и сел на место и продолжил:

– Насылал ли ты на людей заклятья порчи, на скот их, на имущество их? Желал ли зла отцам церкви, нобилям и другим честным людям?

–Нет,– отвечал колдун. Тряся головой, по белой, с синевой коже лица, по жирным щекам на жирные подбородки катились слёзы, но то были не слёзы раскаяния, то были слёзы страха.

Он до смерти боялся говорить правду, но ещё больше боялся, что его начнут пытать. Он боялся отца Семиона, но ещё больше боялся он рыцаря, что сидел от попа по правую руку, даже доспехов не сняв, только освободив голову от шлема.

– Что нет?– Спросил его кавалер.– Неужто ты ни применял заклятия и зелья? Зачем же тогда книга тебе эта?

– Я не желал зла нобилям и отцам церкви,– захныкал Зеппельт,– и имуществу и скоту порчи не посылал.

– А кому?– Продолжал кавалер.

– Бабам и девкам только, и зелья я только привораживающие делал, и заклятия любви насылал.

– Значит, вожделел жён и дев? Вожделел ли ты жен, что прошли таинство и осенены были благостью брака?

– Да, святой отец? Обуревали меня демоны, привораживал я всех, кого мог. И замужних тоже.

– А вожделел ли ты детей?– Спросил Волков.

– Да-а-а, господин,– завыл колдун.

– Многих ли приворожил?– Строго спрашивал поп.

– Баб?

– Детей!

– Нет, не многих, господин, детей только двух, – Зеппельт опять рыдал.

– Только двух, почему только двух?

– Пена от зелья у них шла горлом, и бились они как при падучей, страшно с ними было, не стал больше на них ворожить.

– Умирали они?

– Не ведаю, выносил их ночью и клал у забора. Что у городской стены.

– Как же ты уговаривал их, зелье есть?

– Подманивал их разговорами, а потом пряники им с зельем давал.

– Зачем же ты вожделел детей, неужто жёны тебя не прельщали?

– Прельщали, святой отец, только никто за меня идти не хотел, хотя мой отец был богат.

– А блудные девы не ходили с тобой?

– Только съев зелье, или в беспамятстве. Все говорили, что я больной, и болезнь моя заразна, никакая не шла со мной.

–Эй, еретик,– заговорил кавалер,– знаешь его?

Каменщик, чуть помедлили и ответил:

– Весь город его знал, звали его Белый поп, а как из храма его попёрли, так стали звать его Белый Зепп или Вонючий Зепп. Папаша его и братья, большие мастера – любые мельницы ставили, а этот такой вот уродился, в попы подался. Дом поставил большой в месте, где голытьба проживает, другие люди его сторонились с девства, он уже в детстве жирен был и вонюч, вонял, говорят, так, что слеза пробивала.

– Господин, – крикнул один из солдат, что стоял за колдуном,– еретик не врёт, тут с ним рядом стоять невмоготу, когда ветер не дует, сидит и смердит, паскуда.

– Потому и бабы его к себе не пускают, – добавил второй, морщась,– кто ж такого до себя допустит.

– Тихо вы, – прикрикнул на них Пруфф,– скажите, когда спросят вас.

Повисла небольшая пауза, но недолго она длилась, отец Семион обвёл всех присутствующих взглядом и продолжил:

– А то клира тебя отлучили из-за хвори твоей? Из-за вони?

– Да, святой отец, – промямлил колдун, но с ответом тянул он слишком долго.

Не поверил ему Волков и спросил у каменщика:

– Еретик, ты знаешь, за что его отлучили от клира?

– Чего? – Не понял тот.

– За что его выгнали из попов? – Переспросил отец Семион.

– Только слухи, говорят, что он ночью, над покойниками не только псалтырь читал.

Ни кто даже не понял, о чём говорит еретик. Ни кто из людей, стоявших вокруг, и сидевших за столом не понимал, куда он клонит, а вот сам Ханс-Ёоахим Зеппельт, всё понимал.

Он своими жирными ручонками закрыл лицо, словно закрыл ворота, затворил, отгородился от злого мира, задрожал своим огромным чревом в ярких, алых, огромных прыщах и завыл приглушённо из-за рук, длинно и заунывно.

– Говори толком,– громко приказал рыцарь, обращаясь к каменщику,– за что его выперли из церкви?

– Ну, так, не знаю я точно…то ваша церковь… Что в вашей церкви творится, нас не касаемо..

– Говори, что слышал про него, а не про нашу церковь,– повысил голос кавалер.

– Ну, говорили люди, что он не псалтырь читал над покойниками… вернее над покойницами… Вернее псалтырь то он читал… наверное…но вот…– смущаясь бубнил еретик.

– Что ты мямлишь, – рыкнул Волков.– Говори дурак как есть.

– Говорят, он покойниц пользовал, по ночам, на том его родственники покойно девицы уличили,– с трудом выпалил каменщик и вздохнул с облегчением, словно большую работу сделал.

– ААААааа,– в голос заорал колдун, не отрывая рук от лица. Снова стал валиться наземь, и на сей раз его ни кто не поймал, оба солдата только и могли, что глядеть на него с ужасом. Он упал на землю и лежал там дрожащей и ревущей белой кучей.

– Так он мёртвых баб пользовал?– Всё ещё не понимал кто то.

Все присутствующие уставились на него, а Волков крикнул:

– А ну отвечай, правду ли говорит каменщик?

– Аааааааааааааа,– ещё яростнее завыл колдун.

Противно было. Всё что хотел сделать кавалер, так это взять секиру и рубить эту вонючую кучу, до тех пор, пока она не заткнётся. Но он не мог так поступить, потому что в этом мёртвом городе он представлял власть. И Церковь. Он встал и громко приказал:

– Капитан, велите разжечь огонь, и велите калить железо. Колдун без него говорить не желает.

– Я скажу,– заорал Ханс– Йоахим Зеппельт отрывая руки от лица.– Не надо костра жечь.

– Так говори,– заорал Волков.

– Так, что говорить?– Испугался колдун, переставая рыдать.

– Встань и скажи, правду ли говорит этот горожанин,– произнёс отец Спмион.

Толстяк с большим трудом, опираясь на лавку, стал подниматься на ноги, а поднявшись, снова попытался зарыдать, но Волков уже изрядно взбешённый опять заорал:

– Говори, дьявольское отродье!