Молодому ученому было о чем поразмыслить, причем только малая часть его мыслей касалась чувства вины за свою сопричастность к этой морально-экономической хренотени с поставкой просроченных антидепрессантов в Катар. На самом деле у нашего героя имелось немало поводов для беспокойства. Например, у него были серьезные опасения, что его девушка ему изменяет. Она работала в соседней лаборатории, каждый день обязательно ела мясо по-татарски (ради животных белков), читала пропалестинские политические трактаты и пользовалась изометрическим стимулятором для укрепления мышц бедер, благодаря чему была просто богиней в постели. Сьюзан была барышней капризной, легко поддавалась сменам настроения и в силу юного возраста даже не подозревала о том, что когда-то настанет день, когда она больше не сможет выбирать сексуальных партнеров по собственной прихоти. В последнее время из-за своей патологической ревности наш молодой ученый совершенно не мог сосредоточиться на работе, заключавшейся в следующем: направлять лазерные импульсы на взвесь микроскопических капель протеинового бульона, чтобы выделить и изолировать определенные протеины. Это был сложный процесс, требующий истинного мастерства и глубокого знания предмета, достижимого только годами упорной исследовательской работы – но увлекательный не больше, чем перекладывание коробок на складе в каком-нибудь универмаге. Наш молодой ученый часто задумывался, а не потратил ли он свою юность на то, что, по сути, являлось лишь высокотехнологическим эквивалентом работы в «Макдоналдс». Плюс к тому, как я уже говорил, он терзался сомнениями насчет своей девушки. Боялся, что она ему изменяет. Потому что с нее бы сталось. И еще потому, что ее безразличное отношение к их романтическим встречам (есть – хорошо, нет – и не надо) держало нейропротеины в его собственном мозгу в состоянии постоянной готовности к ядерному удару.

– Погоди, – сказал Зак. – Ты рассказываешь о себе?

– Не о себе. Это просто история.

– Тогда, может быть, ты его как-нибудь назовешь? А то этот «молодой ученый» уже начинает меня бесить.

– И как мне его называть?

– Например, Тревор.

– Тревор? Почему Тревор?

– Не знаю. Хорошее имя. Такое… научное. Если Тревор сделает какое-нибудь гениальное открытие, все подумают: «А он молодец, этот Тревор. Умный мужик. Сделал такое великое открытие!» – в общем, Тревор звучит гордо.

– Ну ладно. Пусть будет Тревор.

– Спасибо.

Игрок

(продолжение) Серж Дюкло

Тревору очень не повезло с начальством. Руководителем лаборатории был не ученый, а заскорузлый бюрократ, и ответом на все просьбы Тревора перевести его на какой-нибудь более значимый и интересный проект были сначала скучающие зевки, а потом – недвусмысленные замечания, что его (то есть начальника) бесят самонадеянные юнцы. Будь на то воля начальника Тревора, всех молодых ученых – наглых выскочек с явно завышенным самомнением – уже давно бы согнали в резервации и заставили работать в ночную смену в Палате мер и весов.

– Так что, Тревор, мой мальчик, будь любезен, умолкни на хрен. Пока что начальник здесь я, и мне нужно, чтобы все выполняли свою работу. Вот и давай ноги в руки – и марш отлавливать протеины. Если считаешь, что это скучно, ну что ж… Скука есть разновидность недовольства. А раз так, то, наверное, стоит подумать о смене работы. Все, до свидания.

Как я уже говорил, Тревор ужасно переживал из-за своей девушки. «А вдруг она мне изменяет? Зачем вообще нужна девушка, которой ты не доверяешь?» Кстати, само понятие «своя девушка» казалось Тревору искусственным и каким-то уж слишком американским – этаким архаизмом из пиксаровских мультиков Сожительница? Это что-то из уголовного кодекса. Тем более что они не жили вместе. Близкая подруга? Нет. На самом деле они друг другу никто. Просто часто встречаются после работы, вместе проводят свободное время, занимаются сексом и ужинают, но у них нет никаких перспектив. И к тому же Сьюзан чересчур увлекается политикой, и поэтому с ней невозможно нормально поговорить. Любой разговор обязательно сводится на политику, а когда Сьюзан пускается рассуждать о сионизме и прочих подобных вещах, это будет похуже, чем самая поганая музыкальная радиостанция, слушать которую в принципе невозможно. Но Сьюзан не включишь, как радио, и Тревору приходится «отключаться» самому. Так они и общаются: Сьюзан о чем-то трещит без умолку, а Тревор мысленно уносится в дальние дали и думает о полимерной структуре молекул углерода, о маминой операции по замене коленного сустава, о старых мультфильмах о смурфах. А потом его пихают локтем под ребра и кричат прямо в ухо: «И кто, по-твоему, в конечном итоге оплатил Шестидневную войну? Вот скажи, кто?!».

Тут надо сказать, что у Тревора были и другие причины для беспокойства. Причины, по которым он, собственно, и сидел весь несчастный в чужой необжитой квартире в живописном, но донельзя скучном Локарно. Например, Тревор был игроком. Игроком не в том смысле, что он целыми днями просиживал в казино. Нет, все было гораздо серьезней. Он страдал неизлечимой хронической игроманией в самом тяжелом ее проявлении. Когда он однажды пришел на собрание общества анонимных игроков, всех остальных натурально пробрал озноб. И вовсе не потому, что Тревор знал наизусть адреса всех казино «Harrah’s» в штате Невада. И не потому, что его первой репликой на собрании были такие слова: «Я пробыл здесь уже час. Ставлю три к одному, что в этой комнате нет человека, который кашляет реже, чем раз в шестьдесят секунд. Давайте проверим, считая с этой секунды». Просто все сразу поняли, что Тревор – это уже безнадежный случай. Потребность в игре была в нем настолько сильна, что вся его жизнь превратилась в сплошное пари. Он не жил настоящим, потому что оно его мало интересовало. Все его интересы лежали в ближайшем будущем. Он всегда пребывал в каком-нибудь «потом». И никогда – в «здесь» и «сейчас».

Следующие три светофора будут зелеными. А если не будут… если не будут… тогда мне надо увидеть три красных машины до того, как я доеду до лаборатории. Или лучше три желтых? Каковы шансы увидеть три желтых машины по дороге от дома до работы?Желтых машин теперь почти не выпускают. Почему, интересно ?Лео из гамма-лаборатории говорит, что желтые автомобили никто не покупает, потому что их потом тяжело перепродать. То есть при прочих равных покупатель выберет машину любого цвета, но только не желтую. Интересно, а каковы шансы выгодно перепродать именно желтую ?Ведь кто-то же их покупает. Надо будет поискать в Интернете. Общие тенденции популярных цветов в автопромышленности начиная… ну, скажем, с 1987года. Сравнить их с реальной статистикой продаж. Может быть, даже купить желтый автомобиль, если шансы достаточно велики. Изменяет ли мне Сьюзан ? Ну, вот. Приехал. Сейчас приду на работу, проверю почту. Это меня отвлечет. Один к трем, что она все-таки изменяет. Или нет… два к пяти.

– Серж, погоди, – сказал Зак. – У тебя что, проблемы? Игорная зависимость?

– Я не Тревор.

– Я спрашиваю про тебя. Не про Тревора.

– Я просто рассказываю историю, а ты думай что хочешь. Кстати, а можно мне тоже вина?