В общем, вечер провел не без интереса, старался политики не касаться.

Токио. 19 февраля

У Высоцкого узнал, что Ч. все еще держат под арестом во Владивостоке, собирались послать судить в Омск: нашли у него черновик письма ко мне. У него несомненное расстройство нервной системы от увлечения вильсоновскими идеями.

Ф. Д. смотрит на дело мрачно, улучшения в государственной жизни Сибири он не видит. Твердость правительства выражается, главным образом, в арестах. Во всем разруха. Конца не видно. Как тяжело все это наблюдать и бездействовать.

Ф. Д. скептически относится к «фантазиям» Курбатова и как ему, так и Яроцкому особенно доверять не советует. Я успокоил его: «Для меня все это только необходимая, порой интересная информация»192.

Токио. 20 февраля

Был полковник Мясоедов, сотоварищ по военной академии. Только что после долгого пути прибыл из Персии в числе 62 русских офицеров.

Всех их англичане, делающиеся полными хозяевами Персии, выкуривают оттуда начисто. По его словам, англичане развивают в Персии огромную работу – строят железные дороги, возводят военные лагеря, распоряжаются, как в своей колонии. Действительно, обстановка на редкость благоприятная193.

Токио. 21 февраля

Высоцкий получил телеграмму Ч.194 – мужа ее отправили уже судить в Омск. При существующих порядках отправить нежелательного человека не только в Омск, но и на тот свет ровно ничего не стоит195. Американцы, которыми так увлекался Ч., отказались ему помочь, якобы ввиду разногласия по этому поводу с другими союзниками. Лицемерие.

Токио. 22 февраля

Был Высоцкий с капитаном французской службы Гуно, знакомым мне по 12-й армии, в бытность мою командиром 43-го корпуса. Он там много работал с армейскими комитетами, очень хорошо знал тогдашнего командарма Радко-Дмитриева196.

Гуно очень хотел меня видеть. В январе он был в Сибири. По его мнению, путного там при настоящих условиях ничего не выйдет197. Очень просил снабдить его моими соображениями для доклада вместе с его отчетом в Париже. Я обещал сделать это с его товарищем, который не так торопится с отъездом, как Гуно.

После завтрака в весьма растерзанном виде, с неизменным голубым галстухом на шее, вбежал только что прибывший из Владивостока генерал Потапов. Оказывается, он тоже едва избежал ареста, несмотря на большие знакомства в союзнических кругах. Известие об отправлении Ч. в Омск его окончательно взволновало, ждет повальных арестов во Владивостоке198. Утомил меня нескончаемой беседой и положительно отравил комнату табачным дымом.

Приезжал Исомэ, извинялся за опоздание, задержало частное совещание, на котором они решили вопрос о признании правительства Колчака. В Омске крутой перелом в отношении Японии. По словам Исомэ, Колчак, изверившись в других союзниках, начал искать сближения с японцами.

Таким образом, Колчак прозрел199 и теперь, видимо, не считает уже это сближение «гибелью родины»[43].

Японцы в свою очередь посылают в Омск какое-то особенно доверенное и важное лицо для переговоров. Исомэ заявил, что он лично против признания, но что в Генеральном штабе есть достаточно и сторонников такового.

«Какие же причины непризнания Колчака, ведь уже три месяца, как его правительство существует с весьма недвусмысленного согласия и при поддержке англичан и французов?» – спросил я Исомэ.

Он, подумав, ответил: «Хотя англичане и французы и находят, что Омское правительство укрепляется с каждым днем, тем не менее время для признания еще не пришло».

Не издевательство ли это? Из дальнейшей беседы вытекало, что Япония колеблется, так как не уверена, что Омское правительство опирается на признание народа. Америка вообще категорически отказывается от какого-либо участия в этом вопросе; англичане будто бы считают нас за индейцев, а Колчак это их мнение поддерживает.

Так трактуется Российское государство, если это не досужая фантазия Исомэ, который не любит англичан за их расовое пренебрежение к желтым.

Я его успокоил, что Россия будет тем, чем должна быть, вне зависимости от того, как о ней трактуют иностранцы200.

Танцы сглаживают классовые перегородки. В «Гранд-отеле» кружатся: бежавшая от большевиков бюрократия и буржуазия, экзотические посланники и местные приказчики и парикмахеры. Все дело в хорошем белье и проборе на голове.

Токио. 23 февраля

Сегодня уговорили поехать завтракать в Омори, в знаменитый японский ресторан, где гостям предоставляется возможность самим зажарить курицу особым японским способом с приправой из лука и попробовать прекрасную рыбу тай.

На балконе, нависшем над заливом, было чудесно, если бы не мешал кутивший по соседству японец, вернее, сидящий безмолвный истукан, перед которым неистово выли две гейши. Пока играли на самизене[44], было еще терпимо, но, когда начался бой барабана, я определенно начал ненавидеть японскую музыку и искусство гейш. Особенно вскипятилась наша спутница М., она резко осуждала японскую семью. «Горячо сочувствуя японский женщине-жене, я нахожу, что она, безусловно, права, мстя своему мужу холодностью, то есть отдавая только тело без души и сердца. Ее опора – дети».

В этом несомненно доля преувеличения. При всех недостатках все же японская семья – «первичная цитадель Японии», и, несмотря на огромное различие положений в семье мужчины и женщины, все же прочность этого маленького коллектива удивительная.

На существенную разницу в правах жены и мужа указывают условия расторжения брака. Развод, для которого, согласно «семи поводов к разводу», достаточно простого проявления ревности со стороны жены, всей тяжестью обрушивается на женщин, хотя бы вина была всецело на стороне мужчины. Самый брак в Японии является скорее семейным делом, нежели личным желанием жениха и невесты. Профессор Чемберлен[45] уверяет, что за 28 лет его пребывания в Японии он слышал только про один брак, совершенный по любви, но и то будто бы потому, что оба брачующиеся воспитывались в Америке и уже научились некоторой свободе выбора. Мужчина, впрочем, не особенно огорчается этим обстоятельством. Он настолько свободен в выборе сторонних развлечений, что всегда может поправить недочеты неудачного подбора жены.

Мне много раз приходилось слышать в Японии о разных причинах, делающих неприятной ту или иную длительную командировку, перевод в отдаленный пункт, но никогда среди этих причин не выдвигалось семейное положение, как это почти всегда и в первую очередь было у нас. Семья японца всегда будет жить там, где это удобнее для мужа, для выполнения поставленной ему задачи.