– Любишь… – Повторила за ним Зоя, наклоняясь и упираясь в его плечи своими тонкими и изящными, но такими сильными сейчас руками. – Сейчас я вижу… – Ее глаза были прямо напротив его глаз, так близко, что он мог рассмотреть их, как под увеличительным стеклом. Вот только желания рассматривать не было. Он просто таял, растворяясь в их кобальтовом сиянии.

– Ты даже не знаешь, какой ты на самом деле, – сказала она, хотя говорить ей, судя по всему, тоже было трудно, так быстро накатывала на нее "волна". – Ты только не оставляй меня, Илюша, только… – Голос ее прервался и на глазах неожиданно выступили слезы. – Я тебя так люблю… Я даже не знала… – Но справится с тем, что с ней происходило, Зоя уже не могла.

– Люблю, – выдохнула она, отрывая от его плеча руку и заводя ее куда-то вниз, туда, где…

"Пресвятая Богородица!" – Но это была последняя связная мысль, которая посетила его голову, потому что потом Караваеву было уже не до мыслей и не до слов. И Зое тоже.

10.

"Черт знает что!" – Думал Вадим, лежа рядом с мерно дышащей во сне Полиной. – Как мальчишка, честное слово!"

Но в мыслях этих, разумеется, не было и капли раздражения. И вообще ничего такого, что можно было бы назвать поганым термином "отрицательные эмоции". На самом деле, ему было хорошо и покойно, как давным-давно уже не случалось. А, может быть, и вовсе не случалось никогда. Просто хорошо. И мысли были какие-то не обязательные, ленивые и благодушные.

Когда шквал, неожиданно обрушившийся на Реутова на последних ступеньках лестницы, ушел, унося с собой такое количество совершенно невероятных, как он полагал еще недавно, эмоций, таких сильных и необычных, что другие люди, наверное, за всю жизнь и половины не испытали, он как будто даже задремал, проваливаясь в томную негу послечувствия. Однако сон не пришел, и даже дрема, в которой он до этого прибывал, его неожиданно оставила. И Вадим обнаружил себя рядом с ушедшей в сон Полиной и скорее по привычке, чем из необходимости, задумался над тем, что с ним теперь происходит. А происходили с ним совершенно невероятные вещи.

Как ни странно, но шок от свалившихся на него неприятностей – "Неприятности? Ну-ну… " – его не только не угробил, как следовало ожидать, учитывая сложившийся с годами психофизический статус Реутова, а напротив, как будто вернул ему молодость. И дело было не только и не столько в силе, которая буквально бурлила в его "ожившем" теле – сейчас, не смотря на уютную расслабленность, в которой он пребывал, Вадим чувствовал это совершенно отчетливо – а в том, что и психика его изменилась в эти несколько дней самым кардинальным образом. Куда исчезли ипохондрия, вялость и тоскливая склонность к самокопанию? Бог знает! Но на смену им пришла удивительная ясность мысли, какой он давным-давно не знал, и такие сильные и в то же время яркие и определенные чувства, каких он за собой и вообще не помнил. И при всем том, изменения эти произошли настолько стремительно, что он их едва успел заметить, а оценить смог, пожалуй, только сейчас. Но факт, все так и произошло. И, оглядываясь на свое прошлое, на того Реутова, каким он был всего неделю назад, Вадим должен был признать и, разумеется, признал, что не променял бы эту новую жизнь ни на ущербный унылый покой, в котором прожил последние двадцать пять лет, ни на Ламарковскую премию, гори она ясным пламенем, ни на жалкий уют, созданный им для себя любимого в своем сером, как пыль, и узеньком, как тараканья щель, "профессорском" мирке. В том опасном, но живом мире, в котором он теперь оказался, дули страшные холодные ветра. И земля потеряла твердость и основательность, то, сотрясаясь под ногами, от мощных подземных толчков, то, превращаясь в болотную зыбь. Все это так. Но дышалось здесь гораздо лучше, чем он мог себе представить еще недавно, свободно и с удовольствием, и горизонт был, как ему и положено, далеким и недостижимым. И еще. Рядом с ним была женщина, которую он любил так, что дух захватывало при одной мысли о ней, и которая, как ни странно, любила его не менее самозабвенно. Ну, а для того, чтобы описать, что такое была их общая страсть, у Реутова и слов, подходящих не было. Да они, похоже, ему были и не нужны. Тому, кто чувствует так, как чувствовал сейчас Вадим, слова были чем-то лишним. И Полина, вот что странно, в его словах тоже не нуждалась, ловя если не его мысли, то уж точно чувства буквально на лету и разделяя их с ним с естественностью дыхания одним и тем же воздухом.

"Любовь… Надо же… "

11.

– Значит, так, – сказала Полина за завтраком, который они устроили в квартире Казареевых. – Профессор Эккерт живет на Моховой улице. Вот тут, – она ткнула пальцем в лист бумаги, заполненный ее ровным разборчивым почерком. – Его адрес и телефон.

Как выяснилось, женщины потратили время не зря. Они и в адресном столе побывали, и по сети успели "прогуляться", и даже в магазины зашли. Одним словом, женщины. При том, их дорогие женщины не только сами "чуть-чуть" приоделись, но и для мужчин кое-что прикупили, но главное… Впрочем, Вадим затруднялся сейчас определить, что же было все-таки главным в развернутой ими кипучей деятельности, то ли мобильный терминал производственно-торгового товарищества "Вычислитель", то ли вот эти вот разложенные по тарелкам и тарелочкам яства, о высокой калорийной и вкусовой ценности которых свидетельствовала обильно поступающая в ротовую полость слюна.

"Да, да, Иван Петрович,[62]– улыбнулся в душе Реутов, перенося на свою тарелку толстый кусок Либавской ветчины. – Я помню, это называется условный рефлекс".

– Спасибо, – сказал он вслух и потянулся за хлебом. – Значит, сразу после завтрака я ему и позвоню.

– А я, если позволишь, – Давид, судя по всему, тоже изрядно проголодался. – На правах твоего друга детства позвоню кому-нибудь из твоих родных.

– Не стоит, – покачал головой Реутов, откладывая кусок черного хлеба, который совсем уже собрался намазать маслом, и забирая у Полины листок с записями.

Александр Борисович Реутов… Итиль, Новослободская… телефон… Иван… Новосибирск… ГалиБоулджан… Баку… Мария… Маша… БелаяВежа…

"Господи! Все живы… А я? Живой труп?"

– Их телефоны могут прослушивать, – сказал он вслух.

– Непременно, – согласился Давид. – Но это уже ничего не меняет. – Нам ведь всего и надо, что узнать подробности…

– Да, возможно, – но, на самом деле, Вадим не был уверен, что Давид прав. Что-то крутилось в голове, что-то такое…

Он все-таки отложил листок в сторону, скосив, впрочем, глаза на последнюю запись – СеменМихайлович Каменец – консультант по недвижимости – и взялся за нож для масла. Однако в голове продолжала крутиться какая-то все еще не оформившаяся до конца мысль. Что-то такое…