"Престиссимо[61]… – подумал он с каким-то даже удивлением. – Надо же, куда человека может завести любовь!"

"Любовь?" – Удивился Караваев, осознав, какое именно слово сейчас использовал.

– "А что если и так?" – Пожал он мысленно плечами и, не раздумывая больше о странностях души, погнал свой Майбах на Петроградскую сторону.

6.

Все-таки у него хватило ума, чтобы купить по дороге букет алых роз, и благоразумия, чтобы тщательно провериться и предупредить по телефону им же самим поставленную охрану, а не ломиться без оглядки в домик на Песочной, аля "прыщавый въюнош", возомнивший себя дон Жуаном. Но и Зоя, оказывается, была той еще колдуньей.

Во-первых, она умудрилась появиться наверху лестницы, ведущей на второй этаж, ровно в тот момент, когда Караваев, практически бесшумно войдя в дом через черный ход, оказался у ее основания. И платье Зоя надела такое, как если бы знала, не только то, какие цветы он ей принесет, но и какой увидел ее во сне прошлой ночью. Вообще-то Илья сны видел редко, а запоминал их и того реже. Но прошлой ночью и увидел, и запомнил. Зоя выходила ему навстречу из какого-то богатого особняка – Караваев этот момент отметил даже во сне – и одета была в такое именно, короткое и открытое, платье из темно-пунцового шелка или какой-то другой подобной шелку ткани, которая, разумеется, как и положено в эротическом сне, туго, но не чрезмерно, обтягивала ее замечательно красивое тело, ничего не скрывая, даже отсутствия нижнего белья, но все, что следует, подчеркивая, так что у Ильи от этого зрелища дух захватило, даже во сне. А сейчас у него захватило дух наяву.

"Она что, действительно…?"

Но мысли о нижнем белье, которое Зоя то ли действительно не надела, то ли такое уж оно было, что совсем исчезало из виду даже под тонкой и мягкой тканью, мысли эти разом вылетели из его головы, как только он увидел ее глаза. То, что они у Зои красивые – и их необычный разрез, и величина, и цвет, разумеется – Илья отметил еще в первую их встречу в Константинополе. Но, как ни странно, до сих пор гораздо сильнее привлекали его внимание губы Зои, движения которых уже пару раз буквально обрушивали его в состояние едва контролируемой страсти. Однако сейчас он увидел ее глаза, как будто впервые. И впечатление от этой глубокой синевы, которая, казалось, мгновенно и решительно поглотила его всего целиком, было настолько сильным, что Илье потребовалась вся его воля, чтобы улыбнуться ей так, как он хотел. Улыбнуться, протянуть цветы, и даже сказать довольно ровным голосом – во всяком случае, ему хотелось верить, что голос его не подвел – какую-то банальность, из тех, что, как он полагал, всегда говорят мужчины своим женщинам.

– Мне показалось, что эти розы хорошо подойдут к твоему платью, – сказал он, улыбнувшись. – Ты в нем выглядишь просто замечательно.

– Спасибо, – улыбнулась она в ответ и опустила лицо к раскрывшимся бутонам.

– Восхитительный запах, – она подняла глаза и он снова окунулся в эту бездонную синь.

– Я так… – внезапно букет полетел в сторону, но раньше, чем Зоя успела качнуться к нему навстречу, Илья сам шагнул вперед и, обхватив ее плечи руками, прижал к себе.

– Я тоже… – Но говорить дальше он уже не смог, потому что почувствовал на губах ее губы.

7.

Разговор вышел короткий, но существа дела это не меняло. Греч честно сказал, что торопится и задерживаться позже десяти не может. Однако история Реутова вышла довольно длинной, даже притом, что рассказывал он только о том, что, по его мнению, относилось к делу, опуская за ненадобностью всю "художественную литературу", которая в данном случае была избыточна, и Марику, по-видимому, вовсе не интересна. Слушал Греч, однако, внимательно и вопросы задавал по существу, совершенно избегая оценочных междометий, типа всех этих "ну, надо же!", "ух, ты!" и "вот же, б-дь!", которые обычно так легко слетают с языка "заинтересованных" собеседников. И, надо сказать, Реутов эту манеру Греча слушать, не перебивая, вполне оценил, а чуть позже и вспомнил, что таким, на самом деле, Марик всегда и был. Во всяком случае, тогда, на войне, именно таким.

– Странная история, – сказал Греч, выслушав рассказ Вадима до конца. – Прямо скажу, весьма странная и крайне неприятная. Для тебя и твоих друзей, я имею в виду.

Никаких "лишних" подробностей о Давиде и Лили Вадим, впрочем, Гречу не сообщил, обрисовав в этом пункте ситуацию в самом общем виде. Это ведь не его были тайны, а их, и Казареевы, как ни крути, Марику фронтовыми друзьями не приходились.

– Надо подумать, – сказал Марик Греч, явно завершая и без того затянувшийся разговор. – Я должен это все покрутить, Вадик, ну и кое-что попытаюсь узнать по своим каналам. Есть у меня пара знакомых в соответствующих кругах. Но это требует времени, так что придется вам пару дней подождать. Но я не хотел бы терять тебя из вида, как едва не вышло в этот раз. Поэтому держи. – И Греч, достав из кармана, протянул Вадиму маленький и какой-то очень изящный аппаратик сотовой связи.

– Спасибо, – отмахнулся Вадим, который и сам не хотел терять связи с Гречем, оказавшимся на данный момент едва ли не единственным человеком, кроме, разве что таинственного Роберта в Аргентине и зажатого со всех сторон генерала Шуга, желавшего и, возможно, способного им помочь. – У меня уже есть.

– Такого нет, – усмехнулся Греч, кладя телефон перед Реутовым. – Это "ИЭ-600". Игрушка красивая, но главное надежная. Мне кто-то говорил, что это коммерческий вариант их военной разработки. Его почти невозможно локализовать. То есть, в условиях города с точностью до района, не больше. И еще одна важная особенность. Со мной, по тому номеру, что "прошит" у тебя под единицей, ты можешь говорить, не опасаясь прослушки. Ну, то есть, почти не опасаясь. Расколоть можно, разумеется, почти любую систему кодирования, но это требует времени, да и знать нужно, кого и когда слушать. А про эти аппараты никто в Петрове ничего определенного не знает, и знать не может. Компреву?

– Ну, если так, – Вадим с опаской взял руку крошечный и по виду очень хрупкий аппаратик и с интересом осмотрел. Про телефоны "Исраэл электроникс" он уже слышал, не про такие, разумеется, а про обычные, но в руках пока не держал и даже не видел "живьем". – Славная игрушка.

– Не бойся, – усмехнулся Греч. – Не раздавишь. Он очень прочный, что б ты знал, и, что характерно, водонепроницаемый.

– Спасибо, – Реутов убрал телефон в карман и, оставив рядом с пустой кружкой пятерку за пиво, встал из-за стола. – И извини за то, что впутываю тебя.

– Я сам впутался, если ты забыл. – Марик тоже встал из-за стола, и они вместе пошли к выходу. – А по поводу спасибо… Мне теперь что, тоже тебя надо благодарить за то, что на собственном горбе пер меня тогда двадцать километров по болоту под Припятью?

– Да, ты что?! – Искренне возмутился Вадим, неожиданно вспомнив этот свой "болотный рейд" и то, как стонал сквозь прокушенные от боли губы сотник Греч, которого он действительно тащил на плече все эти жуткие километры по качающейся и уходящей из-под ног неверной земле.