Изабелла умерла на Кипре в следующем году, и место регента Иерусалима снова стало вакантным. Гуго Антиохийский, регент Кипра, претендовал на него как ее сын и наследник, но Гуго де Бриенн выдвинул встречную претензию. Он заявил, что по обычаю Франции, который соблюдался и в Утремере, сын старшей сестры шел перед сыном младшей, независимо от того, какой из двоюродных братьев старше по возрасту. Но законники Утремера посчитали, что решающим фактором является родство с последним держателем поста. Поскольку регентшей признали Изабеллу, то ее сын Гуго имел приоритет перед ее племянником. Дворяне и государственные мужи единодушно признали его и принесли ему присягу, в которой отказали его матери. Коммуны и иностранные колонии поклялись ему в верности, также его признали и Великие магистры Храма и Госпиталя. Хотя итальянцы пока еще воевали друг с другом на море, в королевстве воцарилась всеобщая, хотя и неглубокая атмосфера примирения, главным образом благодаря энергичности Гуго. Он не назначил бальи, который бы действовал от его имени на материке, а ездил туда-обратно между Кипром и Акрой. Пока он находился на острове, делами на большой земле занимался Жоффруа де Саржин, который снова стал сенешалем. Весьма удачно, что управление оказалось в руках уважаемого человека, ибо впереди ждали великие и все более грозные опасности.

Король Франции Людовик не забывал о Святой земле. Каждый год он отправлял туда деньги на содержание небольшого контингента войск, оставленного в Акре под началом Жоффруа де Саржина; и даже после смерти Жоффруа и самого короля деньги поступать не перестали. Людовик всегда надеялся когда-нибудь снова отправиться в крестовый поход, но настоятельные нужды собственного государства не давали ему передышки. Только в 1267 году, уже уставший и больной, он почувствовал, что в силах подготовиться к своему второму крестовому походу, и начал понемногу принимать необходимые меры и собирать необходимые деньги. В 1270 году он был готов отправиться в Палестину.

Благочестивые планы короля исковеркал и погубил его брат Карл. В 1258 году маленький Конрадин, номинальный король Сицилии и Иерусалима, был свергнут его дядей, внебрачным сыном Фридриха II Манфредом. Манфред в большой степени унаследовал надменную блистательность своего отца и в той же мере вызывал ненависть со стороны пап. Курия начала подыскивать подходящего человека, чтобы посадить вместо него на сицилийский трон, который традиционно находился под их сюзеренитетом. Рассмотрев кандидатуру Эдмунда Ланкастера, сына английского короля Генриха, они нашли нужного кандидата в лице Карла Анжуйского. Карл мало напоминал своего праведного брата. Он был холоден, жесток и непомерно честолюбив, да и его жена Беатриса, наследница Прованса и сестра трех королев, сама мечтала носить корону. В 1261 году Жак Панталеон, патриарх Иерусалимский, стал папой под именем Урбан IV. Вскоре ему удалось убедить Людовика в том, что устранение Гогенштауфенов из Сицилии есть необходимое условие для любого будущего похода.

Людовик одобрил кандидатуру брата и собрал во Франции налоги для него. Урбан умер в 1264 году, но его преемник Климент IV, тоже француз, скрепил договоренность с Карлом, который в 1265 году вошел в Италию и разгромил и убил Манфреда в битве при Беневенто. Победа отдала ему в руки Южную Италию и Сицилию, и его супруга надела на свою голову вожделенную корону. Через три года Конрадин отважно попытался вернуть себе свое итальянское наследие. Кампания окончилась провалом возле Тальякоццо, и шестнадцатилетний юноша, последний из Гогенштауфенов, был взят в плен и обезглавлен. Карла распирали еще более далеко идущие планы. Он овладеет всей Италией, вернет Константинополь из рук греческих раскольников, станет основателем Средиземноморской империи, как тщетно мечтали его нормандские предшественники. Папа Климент начал бояться чудовища, которого сам взрастил, но умер в 1268 году. Три года Карл, интригуя с кардиналами, блокировал избрание нового папы. Не находилось никого, кто мог бы его обуздать. Но его тревожила мысль о задуманном Людовиком походе. Французы и французские деньги должны идти ему на пользу, а не на поддержку далекого королевства, которым он тогда еще не интересовался. Он рассчитывал получить помощь для нападения на Византию. Если оно не состоится, по меньшей мере он должен пустить крестовый поход по такому руслу, которое принесет выгоду ему.

Аль-Мустансир, эмир Туниса, господствовавший на африканском берегу против Сицилии, был известен симпатиями к христианам, но он обозлил Карла тем, что дал пристанище сицилийским мятежникам. Карл внушил Людовику, который, несмотря на все пережитое, ничуть не растратил оптимизма в отношении своей веры, что эмир готов отречься от ислама. Небольшая демонстрация силы убедит его прийти в лоно церкви, и христианский мир получит новую провинцию, да в таком месте, которое представляет огромную стратегическую важность для любого похода во славу Креста. Возможно, из-за болезни Людовик не мог думать ясно. Разумные друзья, например Жуанвиль, не делали секрета из своей неприязни к этому проекту. Но Людовик верил в брата. 1 июля он отправился из Эг-Морта во главе грозной экспедиции. С ним плыли трое оставшихся в живых сыновей, зять, король Наварры Тибо, племянник Робер д’Артуа, графы Бретонский и Ла Марш и наследник Фландрии, все это сыновья товарищей Людовика по прошлому походу, и граф де Сен-Поль, уцелевший участник его же, а также граф Суассон. Армада пристала у Карфагена 18 июля, в разгар знойного африканского лета. Тунисский эмир не выказал никакого намерения обратиться в христианство. Напротив, он заново укрепил свою столицу и поставил новый гарнизон. Но воевать ему даже не пришлось. Климат все сделал за него. В лагере французов начали быстро косить болезни. Принцы, рыцари и простые солдаты тысячами валились с ног. Король занедужил среди первых. Когда Карл Анжуйский 25 августа прибыл на место со своей армией, ему сообщили, что несколько часов назад его брат отдал Богу душу. Наследник короля Филипп опасно болен; Жан Тристан, принц, родившийся в Дамиетте, при смерти. Предприимчивость Карла спасла экспедицию от полного краха до осени, когда эмир выплатил ему крупную компенсацию, чтобы он вернулся в Италию, но крестовый поход в целом пропал зря.

Когда вести о трагедии в Тунисе достигли Востока, мусульмане вздохнули с облегчением, а христиане погрузились в траур. Их горе было вполне оправдано. Больше уж никогда королевская рать с их родины не являлась спасать заморских франков. Король Людовик был великим и добрым королем для Франции, но Палестине, которую он любил еще больше, он не принес ничего, кроме горя и разочарования. Лежа при смерти, он думал о Святом городе, которого никогда не видел и который так тщетно старался освободить. Его последними словами были: «Иерусалим, Иерусалим».

Когда Гийом де Рубрук прибыл ко двору великого хана в последние дни 1253 года, он нашел там совершенно иное правительство, нежели то, что принимало прошлого посла от короля Людовика Андре де Лонжюмо. В 1248 году Гуюк, сын Угэдэя, умер, и его вдова Огул-Гаймыш действовала в качестве регента при юных сыновьях Ходжа-Огуле, Нагу и Хуку. Но это была никчемная правительница, предававшаяся жадности и волшбе, и никто из ее сыновей не показывал задатков более способного государственного мужа. Их двоюродный брат Ширемун, которого их дед Угэдэй выбрал в преемники, постоянно устраивал заговоры против них. Но более опасную оппозицию представлял альянс между Бату, наместником Запада, и принцессой Сорхахтани, вдовой младшего сына Чингисхана Толуя.