Процессия остановилась посреди площади, и из носилок появился правитель города Излетдин-паша. Он сделал несколько шагов и опустился в резное кресло, подставленное ему двумя невольниками.

Оглядев площадь и убедившись во всеобщем внимании, паша взмахнул белоснежным платком.

Это был сигнал к началу невольничьих торгов.

Тотчас работорговцы вывели на площадь свой товар — черных невольников с верховьев Нила и из дальних оазисов Сахары, голых дикарей из бескрайних лесов Дагомеи, белых пленников с захваченных испанских, английских и голландских кораблей. Управляющий паши господин Сулейман вывел на площадь свой „живой товар“ и поставил аббата и его чернокожих спутников на видное место.

Покупатели медлительно расхаживали среди выставленных на продажу невольников, щупая их мускулы, проверяя зубы, как у лошадей.

Худой высокий бербер пристально разглядывал молодую негритянку, которую продавал пузатый тагарин — мавр, изгнанный испанцами из Андалузии.

— Смотри, какая красивая женщина, — убеждал он бербера. — Покупай ее, не прогадаешь! Негритянки — самые лучшие наложницы! Горячие, как огонь, и нежные, как горлинки! Всего двести пиастров! Ты только посмотри, какая у нее гладкая кожа!

— Меня не интересует ее кожа! — высокомерно отвечал бербер. — Меня интересует, умеет ли она пасти коз и жарить лепешки. И двести пиастров — слишком высокая цена!

Богатый магрибский мавр в роскошной накидке подошел к рабам господина Сулеймана, пощупал мышцы одного из чернокожих, задумчиво покачал головой.

— Староват! — промолвил он.

— Да что ты говоришь, купец?! — возмущенно воскликнул Сулейман. — Это совсем молодой невольник, он очень силен! Может голыми руками остановить верблюда!

— Мне не нужен погонщик верблюдов, — возражал мавр. — Мне нужны гребцы на галеру, и такие, которые смогут целый день грести без передышки!

— Этот чернокожий сможет грести не один день! — уверял мавра управляющий. — Он сможет грести без остановки целую неделю! Бери его, не сомневайся!

— Сколько ты за него хочешь?

— Триста пиастров! — проговорил Сулейман. — Это очень низкая цена, я только потому так мало за него прошу, что ты мне сразу понравился!

— Триста пиастров?! — возмутился мавр. — Да за триста пиастров я могу купить двух таких рабов, даже трех! — Он в сердцах плюнул и сделал вид, что уходит, но тут же вернулся и спросил: — А сколько ты хочешь за этого белого?

— За этого? — Сулейман взглянул на аббата, будто впервые увидел его, пожевал губами и ответил:

— Так и быть, этого я отдам за сто пятьдесят. Он еще не откормился как следует!

— Сто пятьдесят? — Мавр выпучил глаза. — Должно быть, ты шутишь! За этого доходягу я заплачу не больше сотни, да и то это будут выброшенные деньги! Ведь он совсем слаб, не сегодня завтра умрет!

С этими словами мавр ткнул аббата кулаком.

— Что ты говоришь, друг? — воскликнул Сулейман. — Он очень крепок, а что не так мускулист, как негр, — зато жилист и вынослив, как все кяфиры. Мой слуга подобрал его в море, он плыл два месяца и ничуть не устал…Так и быть, готов отдать его тебе за сто сорок пиастров, только в знак нашей дружбы!

— Ни за сто сорок, ни за сто тридцать я не куплю у тебя этот ходячий скелет! — упирался мавр. — Самое большее, что я заплачу за эти кости, — сто десять пиастров, сто десять, и ни реалом больше!

Аббат в ужасе слушал, как два мусульманина торгуются из-за него, будто он — верблюд или лошадь. Он представил, что ждет его на галере — палящее солнце, невыносимый каторжный труд, голод и жажда, бич надсмотрщика… и оттуда, с галеры, не убежишь, ведь гребцы скованы железными цепями…

Тем временем продавец и покупатель наконец сторговались, и оба были чрезвычайно довольны. Мавр отсчитал Сулейману сто двадцать пиастров, тот вложил в руку покупателя веревку, которой были связаны руки аббата, и мавр повел своего нового невольника в сторону гавани.

Аббат осторожно огляделся по сторонам. Вокруг кипел невольничий рынок, люди темпераментно торговались, расхваливали свой живой товар, договаривались о будущих сделках. Всем было не до них с мавром. Если и стоило попытаться бежать, то именно сейчас, пока они не дошли до галеры хозяина. Ведь там его закуют в цепи, и можно будет навсегда проститься со свободой…

— Даже не думай об этом, неверный! — проговорил мавр, словно прочитав мысли невольника. — Неужели ты думаешь, что я позволю сбежать ста двадцати пиастрам?

Аббат скосил глаза на рабовладельца и увидел в его руке длинный кривой ятаган с усыпанной драгоценными камнями рукоятью. Глаза у мавра были цепкие и пронзительные, а вся фигура, казавшаяся издали расплывшейся и неуклюжей, дышала недюжинной силой.

— У меня и мысли не было о побеге! — пробормотал аббат. — Я хотел только сказать вам, господин, что знаю несколько языков и умею читать и писать.

— А молчать ты не умеешь? — язвительно спросил мавр. — Из всех языков язык молчания — самый красноречивый!

Аббат хорошо понял намек своего нового хозяина и замолчал.

Далее они шли в полном молчании.

К удивлению аббата, его новый хозяин не пошел к гавани. Удалившись от площади, он повернул в другую сторону и углубился в шумные и узкие улочки торгового квартала. Они шли между лавками менял и ковровщиков, золотых дел мастеров и шорников, продающих сбрую для верховых коней и верблюдов. Аббат почувствовал пряные запахи приправ и лакомств, тисненой кожи и жареного мяса. Стучали молоты кузнецов, звенели легкие молоточки ювелиров, ревели ослы и верблюды. Торговцы с обеих сторон зазывали их в свои лавки, на разные голоса расхваливая свой товар, но мавр отмахивался от них, а одного особенно настырного даже огрел двухвостной плеткой.

Аббат уже почти оглох от рыночного гвалта, когда мавр вдруг остановился перед одной из лавок, вход в которую был завешен выцветшим дамасским ковром. Он поднял угол этого ковра и, заглянув в темноту лавки, негромко позвал:

— Эй, хозяин!

— Кто меня спрашивает? — донесся из темноты глубокий, сильный голос.

— Правоверный, взыскующий истины!

Вероятно, ответ был правильный.

— Заходите! — донесся прежний голос.

Магрибский мавр взял аббата за плечо и втолкнул его в лавку. Сам он вошел следом, придерживая конец веревки.

Когда глаза аббата привыкли к полутьме лавки, он с любопытством огляделся.

Здесь были разложены странные и бесполезные вещи — нефритовые и деревянные безделушки, опахала из слоновой кости, бронзовые лампы и светильники, медные чашки и блюда, всевозможные ларцы и шкатулки. Высокой стопкой были сложены вытертые молитвенные коврики, в дальнем углу громоздились огромные верблюжьи седла. Там же, в дальнем углу лавки, стоял шкафчик из черного дерева с многочисленными отделениями.