— Хеваин… Мне вчерашнего хватит на несколько лет вперёд. Может, чуть позже?

— Мне нечем заняться.

— Ну, тогда помогите мне.

Саванти ожидал, что корреспондент брезгливо скривится, но тот пожал плечами.

— Извольте. Но завтра-то, думаю, вы сможете мне ответить?

— Надеюсь, — проворчал Саванти, немного разочарованный. Ладно, посмотрим, как ты справишься с такой простой вещью, как судно. Прогресс в этой области не достиг Тегарона. Смех, да и только: диагносты последних марок, лучшие в мире специалисты по волновым явлениям, редчайшие реактивы и синтезаторы и… подкладные судна.

К его дальнейшему разочарованию, корреспондент выполнял грязную и неблагодарную работу в лечебнице, не моргнув и глазом.

* * *

Терпение.

Я не знаю, откуда брался пресный хлеб и вода, кто приносил их мне. Я не замечала, кто, хотя чувства были в полном порядке. Мне было хорошо — настолько, что я начинала опасаться зорких глаз из Нижнего мира: положено ли человеку в такой момент чувствовать себя хорошо?

Птицы безбоязненно опускались рядом со мной. Здешние белки невелики, очень красивы — золотистые ушки, коричневая голова, ярко-алые бока, серое брюшко и снежно-белый хвост. Только в Тегароне водятся такие. Дикие зверьки, но ко мне, пока я сидела у озера и смотрела, подходили и они. Один раз стоило немалых усилий не нарушить одно из строгих правил траура: белка невыносимо щекотала мне пальцы пышными усами. Но получила подношение — кусочек хлеба — и отбыла, довольная.

Терпение.

Вот чему обучаешься в такой момент. Два предыдущих дня я куда-то рвалась, куда-то стремилась… почти не думала, только действовала. Намного ли отличалось это от предыдущих пяти лет?

Думай, Майтенаринн. Смотри, как это легко. Смотри, как много времени. У тебя теперь много времени, бесконечно много времени.

Почему тебя держали «куклой»? Зачем, кому ты такая нужна? Зачем «помогли» перессориться со всеми, с кем только можно? Чего можно с тобой добиться?

Не знаю.

Кто та, что была по ту сторону зеркала? Отчего-то не хочется произносить её имя. Как не положено произносить имена погребённых.

Не знаю.

Что теперь? Кто такая эта «я»-вторая, таинственно — или притворно — воскресшая? Хотя какое уж тут притворство, не бывает двух людей с одним и тем же сигнальным спектром.

У моих друзей, надеюсь, что это друзья, появились от меня секреты. Я знаю, мне не желают плохого. Но так трудно сдержаться, усмирить «зрение». Я знаю, как неприятно тому, на кого оно обращено. По себе знаю. Но я ведь не нарочно! Это всё диадема!

Солнце клонилось к закату. Подул ветерок…

«Лас, если ты не торопишься…»

Я едва не подпрыгнула. Оглянулась. Мой голос! Но откуда?

«Может быть, ты сможешь ответить на вопрос…»

Я вскочила на ноги, зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

Словно эхо — долетает отовсюду, со всех сторон.

Отпустило. В ушах звенит, но голова ясная, как никогда.

Я спустилась поближе к озеру.

«Файте… я не умею плавать…»

Не мой голос! Вновь эхо — но чьё? Кто был здесь? Что случилось?

«Файте… не надо так шутить…»

Я увидела ту, что произносила эти слова. Ох, девочка… знала бы ты, зачем была ему нужна, о чём он поспорил со своими друзьями.

Я бросилась на землю. Хватит. Хватит! Уйдите, уберите голоса!

«Файте, не надо…»

Да! Да!! Я, это я вижу, диадема ни при чём! Только пусть это кончится, прошу! Она ведь… что я могу сделать, что изменить?

Тишина.

Ну хорошо. Файте, тебе придётся явиться ко мне, явиться вместе с ней, чего бы тебе это ни стоило. Взглянуть мне в глаза.

Тишина. Отпустило. Кончилось эхо, прошёл звон в ушах.

Лгать самой себе, Май, тоже не получится.

* * *

Закат… словно гонг огласил его появление. Быстро погружающийся во тьму лес стал плотнее, накатили звуки и запахи ночи. Нестерпимо давит чёрная лента под подбородком. Страшно. Отчего мне страшно?

— Ты что-то хотела спросить? — слышу я свой голос.

Лас-Таэнин. Хотела подойти незаметно. Да, теперь я её чую, слышу. Как много чувств смешано в ней.

Садится рядом, как в тот раз. Думаю, ты так и не сможешь рассказать мне, кто я.

— Он любит тебя, как и раньше, — говорит она тихо. — Но ты для него — что-то совсем другое. Не я, не такая, как я. Ты сказала неправду капитану. Почему? Хочешь остаться одна?

Поворачиваю голову.

— После того, что я сделала… Лас…

— Нет. Он скажет сам. Когда захочет. Я очень хотела бы… куст… Спасибо, Май, это было прекрасно. Я не верила, что так бывает на самом деле.

Мне стоило немалых трудов говорить правду. Как это тяжело!

— Лас, это не я.

Она непонимающе смотрит в глаза.

— Не я велела кусту вырасти. Ты.

Она отшатывается, чуть ли не в ужасе.

— Я не… нет, — она мотает головой. — Нет, не может быть… нет!

— Я говорю правду.

Лас всхлипывает, вскакивает и уносится в ночь. Ну вот.

Посижу ещё немного — и домой. Завтра… ещё будет завтра и послезавтра.

Так.

У меня новые неприятности. Обида… сколько обиды. Лас, что с тобой?

Тут я понимаю, что случилось.

Поворачиваюсь. Сердитый ёжик. Только смеяться нельзя, даже улыбаться…

— Ты… зачем ты так… за что…

— Вспомни, — отвечаю спокойно. — Вспомни, что ты делала там, на горе. Вспомни, как. Повтори всё в точности, до единого жеста.

— И получится?

Надежда. Страшная, жгучая. Если обману, если снова не выйдет… Лучше самой прыгать в озеро, прямо сейчас. Пусть я буду права. Пусть у неё получится.

Прикасаюсь к ладони Ласточки. Она вздрагивает, отдёргивает руку, словно мои пальцы обжигают.

— Всё получится. Не торопись, вспомни. Если это действительно нужно. Если без этого нельзя.

Убегает. Бесшумно, стремительно.

Жду.

Минут через пять она подошла, потянула меня за рукав. Молча повела… я увидела это издалека.

Чуть в стороне от озера. Небольшая поляна, скамейка, а перед ней — крохотный розовый куст. Три белых цветка. Светятся, светятся в ночи.

Мы сели перед ним.

— Почему? — спрашивает она. — Я никогда… я не верю в это. Не верила.