Такой боли она никогда ещё не испытывала.

Мир потемнел перед глазами, тишина окутала всё вокруг, тонкая полоска солнца угасла, исчезли все, кроме Лас-Таэнин напротив. Майтенаринн с трудом заставляла себя не закричать. Боковым зрением она видела смутные тени. Кто-то собрался вокруг, молча наблюдая за её страданиями. Капля крови упала на землю…

Я вытерплю.

Ещё одна капля. Казалось, что земля обугливается, дымится там, где кровь попадает на неё.

Я вытерплю…

Тени шагнули ближе. Холодно, как холодно… а в руках — кипящий свинец.

Ещё одна капля…

Тёплое прикосновение к правому плечу… Не голос, нет, тень голоса. Всё… довольно, отпусти, не мучай себя.

Ещё одна капля…

После того, как пять капель впитались в землю у корней куста, окружающий мир вернулся.

Майтенаринн отпустила ветвь. Стараясь не глядеть на руки, поднялась, исполняя знак Всевидящего Ока.

Все вокруг — многие тысячи людей — упали на колени, закрывая голову руками. Они видели, как всех трёх, что находились близ могилы, окутало малиновое, медленно угасшее сияние.

На руках Майтенаринн не было ни капли крови. На ладонях — ни единой раны.

Шум крыльев.

Сотни, тысячи, миллионы лесных птиц прибыли изо всех окрестных лесов. Они облетали гору — ночь ненадолго опустилась на гору, скрытую от солнца огромной стаей… и возвращались, возвращались к себе домой.

Небо очистилось.

Лас-Таэнин вновь опустилась на колени и прикоснулась лбом к плите. Забрала нож. Сорвала цветок, протянула его Майтенаринн. На траурном одеянии почти нет места для подобных украшений.

Второй цветок — Её Светлости. Та приняла его, склонив голову.

Третий цветок…

Втроём они направились к обелиску. Единственное сооружение в городе, символизирующее Властителей Миров. На этот раз Лас-Таэнин протянула Майтенаринн руку. Рука была холодной и очень сильной.

* * *

Когда они встали, последний раз прикоснулись к обелиску и повернулись к нему спинами, чтобы покинуть землю, принадлежащую трём мирам, на горе никого, кроме них, уже не было.

Её Светлость первой опустила капюшон и завязала под подбородком чёрную ленту. Траур вступает в силу.

Её спутницы сделали то же самое.

За границей горы, обозначенной выложенной из камня полосой, их пути расходились. До заката солнца им нельзя было теперь находиться в обществе друг друга… много чего было теперь нельзя.

Майтенаринн, сама того не зная, направилась к камню у озера — где не так давно разговаривала с Лас. Может быть, долгие часы, что она проведёт там до заката, помогут понять хоть что-нибудь.

Она не знала и не осмелилась бы спросить, куда направляется Лас, где проведёт ближайшие три дня Её Светлость.

Зато Лас отчего-то знала, где находится Майтенаринн… когда думала о ней. Хотя нельзя было думать о тех, кто, как и ты, носит под подбородком чёрную ленту. Но иногда не думать не получалось.

Здание Университета словно вымерло. Не работала ни одна служба — кроме тех, что обеспечивают охрану, кроме тех, что ответственны за живых, нуждающихся в помощи. Впервые за много месяцев Саванти и Хеваину пришлось завтракать тем, что удалось приготовить из концентратов.

Саванти заранее приготовился к тому, как возмутится желудок… но ничего. Он, как и корреспондент, облачился в подобающий костюм, ощущая себя несколько неловко. Им было достаточно соблюдать один день траура, даже не строгого. Особенно Саванти — врачи не могут позволить себе такой роскоши, они и так постоянно вызывают неудовольствие всех трёх миров, вмешиваясь в равновесие между ними.

Хеваин ощущал себя страшно уставшим. За последнюю неделю случилось больше, чем за предыдущие десять лет. Он посмотрел переданный почти всеми телестанциями мира собственный репортаж о крушении Aef, — разумеется, не могли не добавить глубокомысленные интервью с нашедшимися повсюду пророками, которые и напророчили немало гадости. Это был единственный материал, который Масстен успел проверить и объявить «чистым». Всё прочее, включая саквояж с металлической коробкой внутри, так и остались в «склепе». Сам Масстен всё ещё пребывал в тяжёлом состоянии, хотя Саванти постоянно говорил, что Чародей поправится.

На вопрос, как ему удалось вытянуть лишившегося критического объёма крови Чародея с того света, Саванти не отвечал. Мрачнел, было видно, что его что-то пугает.

Чтобы не изводить себя поисками занятия, Саванти почти сразу же исчез в лечебнице. Обходил пациентов, занимался тем, что обычно поручают низшему по рангу персоналу. Сидеть перед собственными работами и осознавать, что нельзя написать ни строки, не провести ни опыта, было выше его сил.

Хеваин вернулся в «чайную», где, пододвинув к терминалу кресло поудобнее, принялся листать каталоги библиотеки. События предыдущей ночи не шли из головы. Он успел запомнить и записать только часть заключительной «дуэли» Майтенаринн с — как её звали? — Мианнесит? — и осознавал, понемногу обрисовывается та самая вторая картина, фрагменты которой постоянно попадаются на глаза.

Он листал и листал, не зная, что пытается найти.

Горящие глаза с красным ободком не давали ему спокойно спать этой ночью. А ведь его практически никогда не мучили кошмары.

* * *

— Тахе-тари, — обратился Хеваин по привычке, когда Реа-Тарин вошла в кабинет, и осёкся. Черная лента охватывала её волосы, серое платье с чёрной каймой служило ей одеянием. Хеваин поступил скорее инстинктивно: опустился на колени, скрещивая руки в запястьях у себя над головой. Не причиняй мне зла, я подчиняюсь.

Реа-Тарин прошла мимо, словно Хеваина не было. Корреспондент смутно понимал, что странная, непонятная, но явственная сила едва не смела его. Вот так. Надо всегда уважать чужие обычаи.

Реа-Тарин положила диадему Утренней Звезды на столик, где не так давно располагались ящики с дорогими винами.

Тигрица вышла бесшумно. Хеваин осознал, что не ощущал её присутствия. Словно и не человек то был.

Минут через пять Саванти окликнул его.

— Пропал аппетит?

— Шутите? — Хеваин с трудом смог ответить. — Я уже попрощался с жизнью.

Саванти кивнул, сохраняя самое серьёзное выражение лица.

— Да, — подтвердил он, возвращаясь к овощному рагу. Мясное сегодня было не положено. Просто кошмар… ведь знают же, что человек — хищник…

— Саванти, — Хеваин с трудом привыкал обращаться просто по именам. — Могу я полюбопытствовать — что ещё… гхм… странного появилось у Светлой по её «пробуждении»? Про таблетки я знаю. Теперь — телефон. Что ещё?

Саванти скривился.