— А если возможно? — вдруг возразил Антон. — Ну, не идеального в полном смысле, а максимально приближенного к идеалу? Где, к примеру (чтобы не говорить о менее значимом), коррупция и вседозволенность с одной стороны и бесправие или же правовой нигилизм с другой — вовсе не норма, а явления нещадно и планомерно уничтожаемые? Разве такое общество не имеет права быть?

— Ну, что за детские размышления, — поморщился Магнум. — Не заставляй меня разочаровываться в тебе, Антон. Тебе прекрасно известно: система функционирующая есть система исправная. То, что мы имеем сейчас, безусловно, далеко от идеала, но альтернативы нет. Переломить любую систему, конечно, непросто. Но возможно. А вот что и каким образом построится на обломках? Нечему пока строиться. И еще, прошу тебя вспомнить, что наша работа как раз и заключается в том, чтобы имеющуюся в данный момент систему жизнедеятельности государства оберегать.

Антон, опустив голову, потянул себя за подбородок.

— Да понимаю я это, — негромко проговорил он. — Но все-таки…

— Не уходи от главного, — посоветовал Магнум. — Нас прежде всего интересуют способности Трегрея. Этот его Столп Величия Духа… Естественно, сама личность «детдомовца» тоже важна, но в первую очередь Столп. Итак, что у тебя еще по отчету Глазова?

— Есть еще кое-что. Вот, послушайте…

Антон открыл папку, которую принес с собой. Перевернул пару листов, быстро отыскал глазами нужное место и принялся зачитывать.

— Неплохо, — усмехнулся Магнум, когда он закончил. — Значит, за голову нашего «детдомовца» объявлено вознаграждение? Эх, кажется, только в глубокой провинции жизнь кипит по-настоящему; надо же — такой… голливудский поворот.

— Мне представляется целесообразным вмешаться и обеспечить безопасность объекту.

Магнум пристально посмотрел в глаза Антону и вдруг рассмеялся.

— Ну, о чем ты говоришь? — сказал он. — Нам выпала замечательная возможность провести наблюдение за действиями объекта в ситуации, подобной той, что разыгралась этим летом в Саратове, а ты — «обеспечить безопасность». Вот это уже будет действительно серьезное тестирование.

— И все-таки, Герман Борисович. Нельзя исключать опасность уничтожения объекта. Как бы он ни был основательно подготовлен, но фактор случайности… Сами же знаете: иногда бывает и так, что опытнейшие бойцы, участвовавшие в секретных операциях повышенной сложности, нелепо гибнут в стычках с уличной шпаной…

— Все может быть, — не стал спорить Магнум.

— А если Трегрея все-таки уничтожат, тайна Столпа Величия Духа никогда не будет разгадана. В саратовском детдоме постигают только первую ступень Столпа. А всего этих ступеней, как известно, три. И никто, кроме самого Трегрея, две последние ступени нам не разъяснит. Да и вообще, Герман Борисович…

— Вмешиваться в ход событий запрещаю, — официальным тоном проговорил Магнум. — И донесите это мое распоряжение до майора Глазова. Ясно, Антон?

— Так точно, — ответил Антон и поднялся. По голосу шефа он понял, что аудиенция закончена…

Эта мысль пришла ему на ум неожиданно. Покинув кабинет главы Управления, Антон не торопясь шел по коридору, на ходу постукивая папкой по колену — и вдруг остановился.

«А, может, старик вовсе и не стремится к тому, чтобы секрет всех трех ступеней Столпа был раскрыт? — подумал Антон. — Интерес к „детдомовцу“ инспирирован сверху, и на то, чтобы прямо нарушить определенные указания, старик, конечно, не пойдет. Другое дело, вот так… по воле случая… Сдается мне, если Трегрей все же погибнет, Магнум особой скорби не испытает. Но… почему?»

«Переломить систему возможно, — вспомнил Антон слова Магнума. — А наша работа как раз и заключается в том, чтобы эту систему оберегать…»

Причин сомневаться в принципиальности следования служебному долгу и компетентности Магнума никогда не пришло бы в голову никому в Управлении. Старик руководствовался лишь интересами государства.

«Неужели, — качнувшись вперед, чтобы продолжать движение, подумал Антон, — старик разглядел в Трегрее и в этом его Столпе реальную опасность для страны?.. Пожалуй, не то чтобы разглядел — иначе заявил бы об этом в открытую — а, скорее, почувствовал…»

Подействовал ли таким образом введенный капитаном Арбатовым препарат, повлиял ли длительный сон, тем самым препаратом вызванный, но рядовой Женя Сомик пришел в себя на узкой койке санчасти легко и сразу. Былой ужас, стискивавший его душу, истаял бесследно. Рядовой Женя Сомик чувствовал себя совершенно спокойным. Ломило под ушами, остро болело горло, точно на парне был тесный ошейник, но это Сомика почти не беспокоило.

Женя открыл глаза, приподнял голову и огляделся вокруг.

Странное чувство вдруг коснулось его сердца и постепенно, но неуклонно стало наполнять все его существо — чувство обновленности… Эта обновленность ощущалась столь явственно и сильно, что можно было подумать: тот самый Сомик, обожавший поспать после обеда, телевизионные сериалы, мамины разогретые в сладких сливках блинчики и любое проявление действительности воспринимавший как враждебное вторжение в собственный обособленный мирок, тот бывший Сомик и в самом деле умер. Задохнулся в тесной петле скрученной из воняющей потом майки. И вынырнул из беззвучного, душного небытия совершенно другой человек, выглядевший так же, как бывший Сомик, и так же звавшийся. Кроме внешнего облика и имени у бывшего Жени и Жени настоящего не было ничего общего.

Этот новый человек обвел взглядом пропитанную больничной маслянистой вонью палату, и сердце его не сжалось тоскливо, как, конечно, сжалось бы у того, бывшего Жени Сомика. Новый человек повернулся к окну, за которым старшина Нефедов, грохоча матюгами, распекал за что-то сержантский состав роты, — и у него, у нового Жени, не захолонуло тревожно в груди, как захолонуло бы у бывшего Жени. Новый человек отвернулся от окна, приподнявшись, скрипнув панцирной коечной сеткой, сел и уперся взглядом в соседнюю койку, на которой неподвижно лежал, раскинув руки, рядовой Мансур Разоев. И новый, настоящий, Женя Сомик не вскочил, не закричал от ужаса, как, наверное, сделал бы бывший Женя.

Сомик некоторое время разглядывал спящего Мансура, не торопясь, с интересом, словно видел его впервые. А потом вдруг усмехнулся. Какими ничтожными вдруг показались ему былые страхи по сравнению с той черной бездной, в которую он совсем недавно едва не грянул безвозвратно… Да и эта бездна теперь, впрочем, не ощущалась таким уж непроглядным ужасом. Все-таки, что-то там есть, за порогом жизни, какое-то продолжение… Ибо не было бы этого продолжения, не было бы надежды на него — не было бы и смысла в самой жизни. Разве сам Женя, готовясь затянуть петлю на своей шее, ожидал слиться с абсолютной пустотой? Исчезнуть совсем, окончательно? Нет, он лишь предвкушал покой и отдохновение. Страшит людей (Сомик теперь точно это знал) лишь миг перехода в смерть. Сам Женя этот миг уже попробовал на вкус. Поэтому даже его он не боялся.