– Сергей, что случилось? Где вахмистр?

Знание великим князем имени рядового казака произвело определённое впечатление. И не только на самих станичников, но и на офицеров бронепоезда, находившихся в этот момент в штабном броневагоне. Сергей перестал нервно подёргивать край своей рваной бекеши и вполне адекватным голосом доложил:

– Латыши взбунтовались! Когда эшелон прибыл на станцию, нас разоружили, а во время начавшейся после этого потасовки латышский офицер застрелил из револьвера вахмистра и ещё троих наших ребят. Остальных латыши скрутили. У них и самих началась склока. Я слышал несколько выстрелов и видел, как загнали в стоящий рядом с путями сарай десятка два латышских стрелков. А потом нас связанных погрузили на подводы и повезли. Ехали мы посередине колонны латышского батальона. Кроме этого, к каждой телеге была приставлена охрана. Больше половины батальона было в этой колонне. Не больше роты осталось охранять станцию и брошенных в сарай латышей. Когда ехали, возница, местная сволочь, нехристь проклятая, чухонец вонючий, всё ругался. Грозился, что когда доберёмся до хутора, лично вобьёт в жопу каждого казака по осиновому колу. Сволочь, по-русски еле балакает, а матом так и сыплет.

Чувство неправильности отданного приказа о направлении разведчиков на станцию, резануло по сердцу, и я, оборвав доклад казака словами:

– Подожди, Сергей, доложишь чуть позже.

Метнулся к выходу из броневагона. Слава богу, Хватов ещё не отослал разведчиков. Он стоял неподалёку и давал вводную троим бойцам спецгруппы. Я, не спускаясь на железнодорожную насыпь, просто распахнув бронированную дверь, громко крикнул:

– Прапорщик, отставить разведку! Быстро ко мне!

Когда Хватов подошёл, я уже более спокойным голосом распорядился:

– Разведгруппу на станцию не посылать, там противник и можно себя обнаружить. Расставить бойцов по периметру для охраны, и ждать дальнейших приказаний.

Слегка успокоенный, я вернулся в штабной отсек и, как будто ничего не произошло, распорядился:

– Прохоров (заместитель командира бронепоезда), прикажите подать сюда чаю, для меня и станичников.

А затем, обращаясь уже к молодому казаку, сказал:

– Слушай, Сергей, я так и не понял, как вам удалось освободиться? Ты же говоришь, вас связали, и когда везли на телеге, рядом с нею шла охрана.

– Так у меня ножик за голенищем был, и его латыши не нашли. Петька вытащил его зубами и смог разрезать верёвку, которой были связаны мои руки. Ну а потом я незаметно освободил остальных ребят. Когда мы доехали до какого-то озерца и стали видны строения хутора, Захар, которому я передал нож, заколол возницу. И мы сиганули в это самое озеро. Хорошо, что охранники шли, чтобы загораживать направление, ведущее в лес. Нам вслед латыши открыли огонь, им ответил Захар, который захватил винтовку возницы. Завязалась перестрелка, и это дало возможность всем, кроме Захара, добежать до озера и переплыть его. Берег был настолько вязкий, что даже я еле выбрался на сушу. Помогло лежащее в этом болоте дерево. А вот Циле и Кнуту не повезло – подстрелили их латыши. Утопли мои друзья в этом вонючем болоте. Петрович под градом пуль, цепляясь за это же валяющееся дерево, выбрался на берег и вслед за мной ломанулся в кустарник. Кусты были с шипами, рвали одежду и впивались в кожу, но зато они были густые и укрыли нас от глаз латышских стрелков. Потом была пробежка по бурелому, и наконец мы выбрались на железнодорожную насыпь. Идти к станции было нельзя, вот мы и направились в сторону Петрограда. А тут появился бронепоезд. Мы как его увидели, так и начали махать руками, чтобы машинист нас заметил и остановился. Нужно было предупредить о мятеже батальона латышских стрелков.

После рассказа Сергея я молчал, наверное, целую минуту, переваривая полученную информацию, а затем начал отдавать распоряжения. И первое отдал именно молодому казаку, сказав:

– Сергей, ты помнишь место, где вы вышли из леса на полотно железной дороги? Сможешь оттуда довести меня до озера?

– Так точно, ваше высочество!

Обращаясь уже к командиру бронепоезда, снова пришедшему в штабной бронеотсек, я приказал:

– Павел Александрович, распорядитесь, чтобы станичников проводили до кабины паровоза и машинист доехал до того места, которое укажут казаки. И пошлите кого-нибудь, чтобы передали мой приказ поручику Симонову и прапорщику Хватову, чтобы их подчиненные срочно возвращались в вагоны. При следующей остановке бронепоезда их командам следует быть готовым совершить марш-бросок.

Штабс-капитан козырнул и уже сам начал отдавать команды своим подчиненным. Я дождался, когда казаки, сопровождаемые старшим унтер-офицером, вышли из штабного бронеотсека, и вновь озадачил Овечкина, приказав:

– Павел Александрович, объявляйте тревогу по бронепоезду с пятиминутной готовностью начала открытия огня. Стрелять будем снарядами, начиненными ипритом, поэтому пусть ваши офицеры проследят, чтобы противогазы были под рукой у всех находящихся на бронепоезде. Огонь вести будем не по площадям, а пользуясь корректировкой с наблюдательного пункта, устроенного в пределах видимости хутора «Лосиный остров». Поэтому подготовьте всё для быстрого развёртывания полевой телефонной линии. И подберите грамотного офицера артиллериста, который будет заниматься корректировкой огня.

Я не стал наблюдать за начавшейся после моих слов суетой, а подойдя к смотровой щели, стал всматриваться в окружающий пейзаж. Как будто мог сквозь лесной массив увидеть этот чёртовый хутор и врагов, наверняка готовящихся устроить горячий прием великому князю. Командир батальона латышских стрелков знал, что операция проводится по инициативе и под командованием великого князя. И то, что он обязательно прибудет, чтобы проконтролировать её ход. Он только не знал, что великий князь приедет на бронепоезде и не к обеду, а в девять часов утра. Когда я беседовал со штабс-капитаном Юрисом Озолиньшем, то обещал ему, что обязательно прибуду, но не раньше чем в два-три часа дня. Я действительно тогда так думал, ведь первоначально мне говорили, что, скорее всего бронепоезд прибудет в пять-шесть часов утра. Это уже потом, после отправки телетайпа штабс-капитану Овечкину с приказом поторопиться, мне доложили, что бронепоезд прибудет в два часа ночи. Так что удача за меня, а вот собственные поступки нет. Вот какого чёрта я согласился использовать в операции батальон латышских стрелков? Знал же, что они ненадёжны и являлись одной из опор власти большевиков. Что латыши не меньше финнов мечтали избавиться от российской монархии и обрести независимость. Да флаг им в руки, если бы они вместе с прочими пшеками не раскачивали лодку Российской империи. Сначала при Александре Невском, потом при нашествии Наполеона, затем в октябре 1917 года. Идиоты не понимают, что когда большие дядьки бодаются, то прежде всего думают о своей безопасности и обеспечении предполья. Да и вообще сволочи они, с удовольствием сосут титьку России, а так и норовят нагадить ей в подол.

Размышлял я на отвлечённые, можно сказать, философские темы минут десять, пока бронепоезд не тронулся. Тогда мысль перескочила на конкретную проблему – ликвидацию егерской угрозы. Была егерской, пока я не влез в это дело, а теперь к этому добавились и латышские стрелки. Вот же чёрт – чем глубже влезаешь в дерьмо, тем быстрее оно прибывает. Моё клевание себя продлилось недолго – бронепоезд прополз не более полутора вёрст и остановился. Наступило время исправлять собственные ошибки. Я оторвался от смотровой щели и направился к выходу из штабного броневагона. Но перед этим бросил штабс-капитану: