– Я не знаю, что делать, Инес! Мне нужен совет.

– Я предлагаю тебе исповедаться аббату Опандо, – прошептала девушка. – Говорят, он очень понятлив и добр.

– Но я хочу получить совет человека, а не… священника. Шесть лет назад, когда я ежедневно молилась о том, чтобы отец вернулся и забрал меня из монастыря обратно домой, я спросила сестру Беткин, что мне делать. И она ответила: «Жди, Катарина, ибо всему на свете свой срок. Бог всемогущ и всевидящ. Придет время, и твое желание исполнится». И вот это время пришло, но теперь мне совсем не хочется покидать обитель.

– Не хочется, потому что ты чувствуешь, что именно здесь твой истинный дом?

– В том-то и дело, что нет. Не поэтому, – помедлив, призналась Катарина и оторвала голову от подушки. Ее глаза ярко блестели в темноте, а волосы струились по плечам, золотясь в лунном свете. – Я просто боюсь. И еще… Почему за эти шесть лет он ни разу не вспомнил обо мне, почему решил приехать только сейчас? Я знаю, что должна любить его, потому что он мой отец, но… – Она помолчала, затем добавила: – Вот я и хочу получить совет. Я должна принять решение, а потом, как мне кажется, сумею преодолеть любое желание.

– Преодолеть? – непонимающе повторила Инес.

– Да, именно так, – с некоторым вызовом подтвердила Катарина. – Разве нас мало учили преодолению?

– Нас учили смирению, – несмело напомнила девушка.

– А разве первое не предшествует второму?

– Не знаю. – Инес вздохнула. – Но если ты покинешь обитель, я останусь совсем одна.

Она невольно задела одну из самых чувствительных струнок души Катарины, и та замолчала. В самом деле, может, ей лучше остаться здесь, в этом суровом, но спокойном мире, где ее судьба определена раз и навсегда, и не стремиться изведать мирскую жизнь с ее непонятными и запретными волнениями и страстями?

Рамон Монкада прибыл в Амстердам совершенно разбитым, безмерно утомленным долгой дорогой. Ему пришлось пересечь половину Испании и всю Францию, проехать через бесконечные заставы и таможни, где каждый чиновник, невзирая на сан Рамона, без зазрения совести пытался выманить у него несколько лишних эскудо. Представители инквизиции всякий раз тщательно проверяли его багаж, подозрительно перелистывали книги, после чего опять-таки требовали заплатить деньги за досмотр. Ему надоели медлительные тряские экипажи, частые остановки, плохие дороги, жалкие гостиницы, наглые слуги. Четырежды отцу Рамону пришлось соборовать умерших и служить заупокойную мессу. Пища на постоялых дворах была груба и отвратительно приготовлена, потому Рамон ел в основном фрукты и хлеб.

Во Франции было проще, там его понимали; когда Рамон въехал в Нидерланды, он увидел, что его голландский, который он только-только начал учить, слишком плох. Впрочем, сами голландцы показались Рамону добродушными и щедрыми. Нередко священнику совершенно бесплатно предлагали молоко и хлеб, а его появление повсюду встречалось почтительными поклонами.

Эти люди выглядели спокойными, трудолюбивыми, чуждыми природной надменности, характерной для испанцев. Здесь встречалось много светловолосых мужчин и женщин, что Рамону, привыкшему к темноглазым и смуглолицым жителям Испании, казалось удивительным. Пейзаж тоже был другим: зеленые равнины, пугающее безлюдье. Зачастую тишину нарушал лишь шум вековых дубов и исполинских мельниц, напоминающих творение рук каких-то сказочных великанов.

В Амстердаме небо над головой было затянуто зловещими свинцовыми тучами, тогда как в Испании небеса ослепляли глубокой и чистой синевой. Дул резкий прохладный ветер. В гавани теснилось великое множество судов, напоминавших гигантских птиц. Было много воды – дома покоились на деревянных сваях, и город перерезало не менее полусотни каналов.

Хотя набережная кишела народом, здесь было меньше сутолоки, чем в Мадриде. Нельзя сказать, что у себя на родине Рамон обращал много внимания на туалеты испанок, но даже он заметил, что голландские женщины одеты иначе – почти все в белоснежных чепцах с полукруглыми полями и в скромных темных платьях. Полное отсутствие роскоши, простота и строгость; лишь изредка мелькали выглядевшие особенно яркими на фоне пасмурного дня красные, зеленые, голубые или желтые наряды девушек дворянского сословия, из числа тех, кто не боялся следовать заграничной моде.

Рамон попытался узнать, как найти аббатство, но ему никто не мог помочь. Несчастный священник мучился до тех пор, пока случайно не встретил соотечественника. Молодой дворянин в обшитом золотой тесьмой бархатном плаще и шляпе из цветного фетра на завитых волосах уважительно выслушал Рамона, а потом разыскал какого-то монаха, который указал дорогу к обители, куда священник сумел добраться лишь к ночи.

Монастырь даже по испанским меркам оказался довольно велик. В восточной части был разбит сад, там же имелись небольшие огороды. На окраинах теснились хозяйственные постройки. Мощные парадные и скромные служебные ворота, великое множество многоярусных башен-колоколен… Центром монастыря был окаймленный каменным кружевом, величественный, высокий, словно скала, собор.

Небо тоже казалось другим, не таким, как в Испании, где всю ночь напролет над головой блистала неисчислимая звездная пыль, – слишком темным, тяжелым. Вместо пения цикад слышался равномерный шум реки, напоминающий биение неких таинственных крыльев.

Позже Рамон Монкада не мог вспомнить, как ему удалось пройти через ворота и отыскать аббата Опандо. В памяти запечатлелось лишь, как навстречу вынырнул невысокий, полный, очень подвижный человек с приветливой улыбкой на круглом добром лице.

– Вы наш новый приор?

– Да. Рамон Монкада.

– Я – аббат Опандо.

Рамон смиренно поклонился и поцеловал его руку. После чего потянулся к своему дорожному сундучку.

– Мои бумаги здесь…

– Ах, оставьте. Потом. – Отойдя на шаг, аббат оглядел своего нового заместителя с явным интересом и добавил: – Я знал, что вы молоды, но не знал, что вы – такой. Вы приехали один, без сопровождения?

– Мне никто не нужен, – отвечал Рамон обычным холодноватым тоном.

Он немного пришел в себя и смог внимательнее разглядеть аббата Опандо. Вероятно, тому было далеко за пятьдесят, хотя он выглядел моложаво и держался бодро. Аббату Опандо приходилось быть в курсе великого множества дел и управлять не одной сотней людей. Взгляд его небольших темных глаз казался на редкость проницательным и мудрым.

– Вы выглядите утомленным. Не спорьте, я знаю, что нужно человеку после долгой дороги. Сейчас вас отведут в помещение, где вы сможете привести себя в порядок, а потом приглашаю отужинать со мной. Вероятно, я предчувствовал ваше появление! Пропустил вечернюю трапезу и сейчас раздумывал, стоит ли есть так поздно. Обычно в такое время я уже сплю.

Заглянув в соседнее помещение, аббат Опандо вызвал монаха и велел ему сопроводить отца Рамона в одну из незанятых келий и распорядиться, чтобы приготовили чистую одежду и воду.