— Займись и ты чем-нибудь полезным, дорогой муженек. Если мне приходится проводить время, как настоящей леди, за рукоделием, то твоя прямая обязанность — развлекать нас.

Что ж, бывают на земле занятия и похуже, подумал он, со вздохом усаживаясь на стул. Сам он, в здравом уме, раньше никогда бы не занялся чем-либо подобным, но теперь, ради того, чтобы наладить отношения с Эвелин, стоило попробовать.

Два дня спустя, когда студеный северный ветер выморозил весь такелаж, за обеденным столом наконец появился таинственный пассажир. Гораздо больше озабоченный отношениями с Эвелин и здоровьем графа, Алекс как-то не обратил внимания, когда капитан сказал ему, что взял пассажира в свободную каюту. Но когда в час обеда к столу вышел Томас Хэндерсон, у Алекса возникла необходимость произнести про себя такую тираду, что самому стало стыдно.

Адвокат вежливо поклонился дамам, зато Алексу едва кивнул.

— Прошу прощения, мой желудок не совсем безропотно переносит качку, но я все же решил объявиться. Простите, что не сделал этого раньше. Надеюсь, остальные чувствуют себя лучше, чем я?

Эвелин едва коснулась протянутой руки адвоката. Но, взглянув на хмуро усмехнувшегося Алекса, вдруг испытала неожиданную радость. Теперь она, посредством симпатичного законника, сможет заставить Хэмптона немного ревновать. И решив не упускать момент, предложила Томасу место рядом с собой.

— Вы не говорили, что собираетесь в Англию, Томас. Что заставило вас присоединиться к нам?

Она так мило улыбнулась адвокату, что была тотчас вознаграждена яростным взглядом Алекса.

— У меня есть там кое-какие вложения, за ними нужно приглядывать. Кроме того, я хотел обсудить с некоторыми своими друзьями ваше дело, может быть, добиться его пересмотра. Не могу смириться с той несправедливостью, с которой обошлись с вами.

— Мой кузен и я сможем сами справиться с этим, Хэндерсон, — мрачно отозвался Алекс, поднимаясь со стула и подходя к ним. — Но с вашими друзьями, точно, стоит поговорить, чтобы они не чесали языки по поводу Эвелин.

Он сел рядом с Эвелин, с другой стороны, и, обняв ее за плечи, наклонился к незваному гостю. Не желая с самого начала быть яблоком раздора, Эвелин поспешила сменить тему.

— Как себя чувствует граф, Алекс? Он выйдет к обеду?

Хэмптон еще больше нахмурился.

— Его немного знобит, он сказал, что лучше останется у себя. Боюсь, он простудился в нетопленом губернаторском замке. Там было чертовски холодно.

— А сейчас в его каюте тепло? Туда нужно поставить жаровню.

— Уже поставили. Сейчас он спит. Думаю, ничего серьезного. Если мы привезем его домой больного, графиня снимет с меня голову. Они женаты почти пять лет, а до сих пор ведут себя как новобрачные.

Алекс продолжал с теплотой говорить о графе, но Эвелин расслышала в его голосе тревожные нотки и подняла на него глаза. Она понимала Алекса: граф был практически всей его семьей, но сейчас в его голосе звучали и другие опасения. Атекс не раз говорил, что граф проживет еще сто лет и им нечего беспокоиться о титулах и поместьях, но сейчас до него, похоже, вдруг дошло, что Эверетт тоже смертен.

А что если они вдруг прибудут в Лондон уже как граф и графиня Грэнвилл?

К концу первой недели плавания самые мрачные предчувствия Алекса стали подтверждаться. Холодная, промозглая погода ухудшала состояние графа, он почти не вставал с постели. Алекс приказал повесить в каюте графа гамак и спал теперь там. Аманда и Эвелин по очереди дежурили возле больного.

Граф был терпеливым пациентом, но не любил болеть. Он стоически переносил все процедуры в надежде поскорее выздороветь, но болезнь, похоже, крепко вцепилась в него и не желала отпускать.

Однажды вечером, на второй неделе плавания, Алекс, зайдя в каюту графа, нашел его в горячечном бреду. Он сразу велел разыскать Эвелин и Аманду.

— Эта жаровня ни черта не помогает. Нужно перенести его… Эвелин только кивнула.

— Да, нужно перенести его в нашу каюту. Там мы сможем лучше ухаживать за ним, а главное — там не так сыро.

Алекс понимал, что иного она и не могла сказать, но все-таки усмехнулся про себя, подумав, с какой поспешностью она отказалась от их брачного ложа, которым они ни разу не воспользовались. Хрупкая надежда на это, возникшая у него в начале путешествия, с болезнью графа рассыпалась в прах. А он еще надеялся, что у него впереди целые годы, чтобы убедить ее, что графиней быть не так уж страшно… Теперь же, видя страх в ее глазах, Алекс понимал, что никаких лет впереди нет.

Граф был слишком слаб, чтобы протестовать. Приходя в себя, он постоянно просил пить, но в сознание приходил все реже. Хэмптон, если не сидел возле постели больного, постоянно расхаживал по палубе. Он не мог смириться и ненавидел себя за свою беспомощность перед чем-то неосязаемым и неотвратимым, что называется судьбой. Единственным утешением его были внимание и участие Эвелин. Она словно забыла о прежних раздорах и готова была по первому слову исполнить все, о чем он просил. Постоянное беспокойство о больном не оставляло ни времени, ни сил для мыслей о себе. Они чувствовали, что перед лицом вечной, неодолимой силы должны держаться подле друг друга, стать единым целым.

Беспокоил Алекса только вид лощеного адвоката, постоянно торчавшего в кают-компании. Вот и сейчас он мило беседовал с его женой. Вид его, и тем более общество, казалось, были вовсе не неприятны Эвелин. Даже изможденность от постоянного недосыпания исчезала с ее лица, когда она видела Хэндерсона. А уж о чем они могли болтать целыми часами, иногда весело пересмеиваясь, Алекс понять не мог. Тем более что у него язык отнимался, когда они оставались вдвоем, и все мысли разбегались врассыпную. Он подумывал порой, не спровадить ли наглого стряпчего невзначай за борт.

Хэндерсон, конечно, замечал угрюмые взгляды Алекса, но не обращал на них внимания. Вот и сейчас, проводив ироничной усмешкой Хэмптона, набросившего на плечи плащ и отправившегося на палубу, он опять принялся беззаботно болтать с Эвелин. Хотя думал при этом о вещах очень серьезных. Ему во что бы то ни стало и как можно скорее необходимо добраться до проклятого пакета. Но пока Хэндерсон не мог и предположить, где он находится. Разве что воспользоваться напряженностью между новоиспеченными супругами, видимую невооруженным глазом, и внушить Эвелин желание самой докопаться до содержимого пакета. А если еще и совратить молодую супругу под носом самонадеянного Хэмптона! Тем более что иногда ему казалось, что она сама не прочь… по крайней мере — позлить супруга. Лучшего и желать трудно.

Мысли Эвелин сейча были очень далеко от контрабандистов и всего прочего, с ними связанного. Когда за Алексом захлопнулась дверь, сердце у нее екнуло. Да, она хотела пробудить его ревность болтовней с Хэндерсоном, но добилась, похоже, обратного. Алекс все больше замыкался в себе. Теперь он, видимо, окончательно решил развестись. Эта мысль вовсе не радовала Эвелин. Она все больше убеждалась, что не хочет никакого развода. Представить не могла, что никогда больше не будет его рук, поцелуев, объятий. Кроме того, теперь она точно знала, что никакого ребенка нет. И не будет… От этой мысли на глаза наворачивались слезы, а на душе становилось холодно и пусто.