– Шарум ка, я вынужден согласиться с великим дама Хеватом, чья мудрость известна всей Красии. Твой отец признал титул госпожи Лиши и дал ей свободу, потому что от этого узаконивания зависело притязание ребенка на ее власть. Если у женщины останется только тот титул, который дашь ей ты, она лишится титула, на который тебе можно претендовать.

Джайан закатил глаза:

– Болтовня и тревоги, тревоги и болтовня. Вы, старики, только ими и заняты. Шарак Ка будет выигран действиями.

Аббан отвел взгляд, когда Хеват заговорил снова.

– В любом случае она слишком стара. – Хеват произнес это, как будто слова были мерзки на вкус. – Вдвое старше тебя, или я маджах.

Джайан повел плечами:

– Я видел младенцев и у женщин постарше, чем она. – Он стрельнул глазами в Асави. – Это можно устроить. Я прав, дама’тинг?

Аббан тоже взглянул на Асави, ожидая, что дама’тинг положит конец глупости.

Однако Асави кивнула:

– Конечно. Шарум ка мудр. Нет ничего сильнее крови. Твое родное дитя, рожденное докмейстершей, подарит тебе селение.

Аббан чуть не ахнул. Ужасный совет, который должен был, как минимум, на месяцы затянуть осаду Лактона. Что за игра у дама’тинг? Не нарочно ли копает она под Джайана? Аббан не стал бы ее за это винить. Эверам, он бы охотно помог, но только зная план. Он привык быть игроком, а не пешкой.

– Позволь мне хотя бы обговорить условия, – сказал Аббан. – Небольшая задержка для виду. Самое большее – месяц, и я смогу…

– Здесь нечего обговаривать и незачем тянуть, – оборвал его Джайан. – Она и все ее владения перейдут в мою собственность. Контракт будет подписан вечером, иначе ни она, ни ее двор не увидят рассвет.

– Это возмутит чинов, – предупредил Аббан.

Джайан громко рассмеялся:

– Ну и что? Это же чины, Аббан. Они не бойцы.

– Да. – Произнеся это, докмейстер Исадор всхлипнула.

До церемонии шпионы Аббана развили бешеную активность, вызнавая о женщине все возможное. Ее муж был среди тех, кто пал, защищая ее. Аббан сообщил об этом Джайану в надежде, что глупый мальчишка все-таки даст ей семь дней на оплакивание, как предписывалось в Эведжахе.

Но шарум ка не слушал никаких доводов. Он взирал на женщину, аки ночной волк на самую старую овцу в стаде. Юнец грелся мыслью, что уже ночью он будет обладать ею, и оставался непоколебим. Когда же думал, что никто не глядит, – наглаживал себя сквозь одежду.

«Ах, быть девятнадцати лет, когда встает при одной мысли о женщине! – сокрушался Аббан. – Я даже не помню, каково это».

У Исадор были и дети. Два сына, оба капитаны, уже отплыли из Лактона, когда напали красийцы. Они окажут ожесточенное сопротивление, зная, что Джайану придется убить их, чтобы гарантировать титул сыну, если заклинания Асави помогут заполучить ребенка от стареющей женщины.

Оба подошли подписать жалкое подобие контракта. Красийский брачный контракт обычно занимал целый свиток. Те, что составлялись для дочерей Аббана, нередко требовали нескольких свитков, а подписи ставились на каждой странице и заверялись.

Контракт Джайана и Исадор уместился в абзац. Джайан, как обещал, не стал ни о чем договариваться, забрав себе все и предложив Исадор лишь ее титул – и сохранение жизни ее людям.

Исадор нагнулась, чтобы обмакнуть перо, и Джайан склонил голову, восхищаясь изгибом ее спины. Он снова сжал себя под одеждой, а все, включая священнослужителя Хевата, опустили глаза, притворившись, что не заметили этого.

И в эту секунду Исадор нанесла удар. Чернила залили пергамент, как ихор алагай, когда она развернулась, бросилась на Джайана и вогнала острое перо ему в глаз.

– Не шевелись, если хочешь видеть! – крикнула Асави.

Не многие смели говорить в таком тоне с молодым шарум ка, но его мать внушила Джайану глубинный страх перед дама’тинг, а Асави была его теткой во всех смыслах, кроме крови.

Джайан кивнул, скрипнув зубами, и Асави извлекла миниатюрным серебряным пинцетом последние фрагменты перышка из его глаза.

Шарум ка был весь в крови, большей частью – не в своей. Когда Джайан наконец отвернулся от алтаря, дыша тяжело и рыча утробно, как зверь, его глаз, из которого торчало перо, на удивление почти не кровоточил.

Чего нельзя было сказать о докмейстере Исадор. Аббан не переставал дивиться, как много крови в человеческом теле. Най’дама Хевата понадобятся дни на уборку, чтобы тот официально освятил храм как Эверамов и приступил к индоктринации чинов.

– Я заберу тысячу глаз чинов, если потеряю свой, – поклялся Джайан. Он зашипел, когда Асави проникла глубже. – Даже если не потеряю. Я не остановлюсь, пока здесь не останется ни одного двуглазого рыбака.

Здоровым глазом он яростно взглянул на Аббана, Керана и Хевата, подстрекая их возразить. Подбивая хотя бы намекнуть на то, что он виноват сам, раз не прислушался к советам. Он походил на пса, ищущего, кого бы укусить, и все присутствующие это понимали. Пока Асави трудилась, все пялились в пол и держали рты на замке.

«Это твое личное испытание, шарум ка, – подумал Аббан. – Ты либо угомонишься, либо сорвешься с цепи».

Предсказать, какой из двух вариантов свершится, было нетрудно. Найдись глупец заключить пари, Аббан поставил бы состояние на то, что весной озеро окрасится красным.

– Будет легче, если позволишь дать тебе сонное зелье, – сказала Асави.

– Нет!!! – заорал Джайан, но снова съежился под ее суровым взглядом. – Нет, – повторил он спокойнее, взяв себя в руки. – Я приму боль, чтобы всегда о ней помнить.

Асави посмотрела на него скептически. Когда применялась магия хора, большинству пациентов дама’тинг не оставляли выбора – их накрепко усыпляли, чтобы не помнили ничего и не мешали тонкой работе.

Но Джайан вырос во дворце, где магию хора использовали постоянно, а его отец прославился отказом от седации при лечении его ран.

– Как пожелаешь, – сказала Асави, – но скоро взойдет солнце. Если мы не успеем зарядить заклинания, ты потеряешь глаз.

Отложив пинцет, она осторожно промыла рану. Джайан стиснул кулаки, подобрал ноги, но дышал ровно и не шевелился. Асави поднесла к его брови бритву, чтобы расчистить место для меток.

– На рассвете повесьте под новым флагом то, что осталось от чинской шлюхи, – приказал Джайан, когда дама’тинг отвернулась за краской и кисточкой.

Керан поклонился. Джайан ввел отцовского учителя в число личных советников, зная, что тем укрепит в глазах воинов свою легитимность.