Оклемался и Гудилов. Особист приказал оказать ему первую помощь.

Брат Амирхана Ахмад тихой мышью лежал там, где его оставили, небезосновательно опасаясь, что и на него может обрушиться гнев советских офицеров.

Но афганца не тронули.

Гуреев приказал загрузить пленных в вертолет. Спецконвой увел Гудилова и Ахмада к одной из «вертушек».

Сам же особист подошел к Калинину:

— А ты молодец, старлей, ничего не скажешь! Просчитал-таки действия бандитов. Молодец. А главное, предателя взял, ну и, конечно, братца Амирхана. Теперь боевой пыл у него поубавится.

Александр вытер вспотевший лоб:

— Как знать, товарищ майор? А может, наоборот, лютовать начнет. Хотя скорее всего сначала попытается брата освободить. Вот только каким образом? Это вопрос.

— Посмотрим! Главное, теперь и мы можем надавить на него. В общем, за службу спасибо.

Калинин напомнил:

— И все же, майор, Гудилов, зная проходы к базе, никак не мог знать о мероприятиях дивизии.

— Я это помню! Вопросы ко мне будут?

— Скорее просьба! Личного характера.

— Давай!

— Вы знаете, как у нас тяжело из части на ночку слинять. Не могли бы вы мне вызов к себе, скажем, на ближайшую субботу организовать?

Гуреев улыбнулся:

— Сестричка Соня?

— Да!

— Сделаю. И вызову, и до утра задержу.

— Спасибо.

— Это тебе, старлей, спасибо!

Особист, попрощавшись с комбатом, вылетел на базу.

Уже совершенно спокойный Глобчак приказал взводу Листошина собрать оружие уничтоженного отряда противника, а также сложить трупы в кучу и завалить их камнями, предварительно заминировав могильный курган.

Взводу же Калинина объявил построение, на котором поблагодарил всех за мужество при исполнении интернационального долга и объявил, что весь личный состав будет поощрен. После чего, дождавшись «вертушки», доставившей особиста к штабу дивизии, рота Новикова на двух машинах и под прикрытием звена вертолетов огневой поддержки вернулась в батальон. Уставшим бойцам Калинина, да и ему самому после баньки и сытного обеда Глобчак предоставил отдых. До следующего утра.

Среда третьего августа и четверг четвертого числа прошли спокойно. После гибели отряда Ахмада и захвата брата Амирхана с Гудиловым духи притихли. По блокпосту не было произведено ни единого выстрела. Да и во всей округе ничего не произошло.

Вечером в четверг Калинина вызвал Глобчак. Но не в штабной модуль, а в свой личный отсек. Это немного удивило Александра, но вызов есть вызов и идти надо.

Глобчак ждал его.

— Проходи, герой, присаживайся, — указал комбат на стул возле стола.

Сам присел напротив, выставил бутылку водки.

— Выпьем?

Александр согласился:

— Можно!

Глобчак разлил спиртное по кружкам.

— Ну, за успех проведенной операции!

Выпили. Закусили тушенкой. Закурили.

Комбат, прищурив глаза, взглянул на подчиненного:

— Мне тут Гуреев звонил насчет тебя. Просил обеспечить твое прибытие в штаб в субботу. С чего бы это, не знаешь?

Калинин попытался сыграть под простачка:

— Да откуда же я могу знать? Наверное, по делу Гудилова?

— Да? Ну что ты мне мозги, Саня, паришь? Или считаешь, что я ни хрена не понимаю? Или не знаю, что зазноба у тебя в госпитале завелась? Чего крутить-то через особиста? Мне не мог сказать? Или я не мужик, не понял бы и не отпустил?

Александр рассмеялся:

— Вас не проведешь, Сергей Сергеевич!

— Ясный палец, не проведешь! Готовься, отпускаю тебя в субботу до утра понедельника. До штаба доедешь с десантурой, обратно я заберу после совещания у командира в 9.00.

— Спасибо, товарищ майор!

— Спасибо! — передразнил комбат подчиненного. — И чего юлить? Ну ладно, замяли тему. Ты мне до отъезда наградные листы оформь. Ребят, что у Караха полегли, орденами посмертно. Остальных на свое усмотрение из расчета трех человек на Красную Звезду, пятерых «За отвагу», ну и далее «За боевые заслуги» и «За отличие в воинской службе». Тебя же я к Красному Знамени представлю.

— Служу Советскому Союзу!

— Правильно, и дальше служи. Кстати, насчет службы. Имеется в штабе задумка, даже не задумка, а уже проект приказа подготовлен об усилении нашего батальона. Будет создана четвертая рота специального назначения. Трехвзводная, численностью в сто человек. Я предложил на должность ротного тебя! Согласен?

Александр проговорил:

— Так я же не член партии! Не пропустят! Или вступать заставят? А так я, конечно, не против, не сидеть же мне все время на взводе?

— А ты что, принципиально не желаешь стать коммунистом?

— Да нет, просто считаю, не дорос еще до столь высокого звания.

— Ты мне не мудри. Завтра же сбрось заявление в партбюро! А то точно политруки прицепятся. Понял? В процессе дорастешь, аппетит, как говорится, приходит во время еды. Тебе все ясно?

— Ясно!

— Молодец! Давай еще по одной. Что-то сегодня расслабиться потянуло.

Просидели в отсеке до отбоя. Уговорили литр. Вернувшись в отсек, Александр сразу же завалился спать.

Листошин лишь взглянул на ротного:

— Ты чего-нибудь понял, Вова?

— Нет! Знаю, что его комбат вызывал. Но не с ним же он надрался?

— Тогда с кем?

— А черт его знает. Утром спросим.

А в то время, когда комбат расслаблялся со взводным, майора Трофимова навестил полковник Хабитдин. Он вошел в жилой отсек политработника без стука.

— Ассолом, уважаемый Илья Владимирович!

— Салам, Хабит, как дела? Семья, дети?

— Все, слава Аллаху, хорошо! Надеюсь, вы вызвали меня не только затем, чтобы поинтересоваться личными делами?

— Нет, дорогой Хабит, не только за этим. Запоминай хорошенько. Завтра предположительно в пять-шесть часов утра в N-ский полк направится начальник штаба Уграмской дивизии. Мне эта информация стала известна случайно, но из источника весьма надежного.

Лицо афганского полковника приняло сосредоточенный вид. Он спросил:

— Маршрут движения известен?

— Конечно. Трасса Уграм — Кабул. Сопровождение — два офицера и отделение солдат комендантской роты на бронетранспортере. Думаю, мне не стоит продолжать!

— Я вас понял, Илья Владимирович, и сейчас же свяжусь с нужными людьми. Уверен, начальник штаба до полка не доедет!