– Я не успел… Ничего не пришло в голову! Я не успел задумать желание!

Бибик равнодушно отвернулся, барабан пришел в движение. Седой пытался пробраться к сцене, его оттеснили остальные гости.

– Я не успел! – закричал он отчаянно.

Люди столпились у подножия сцены, глаза были прикованы к билетам, губы судорожно шевелились, произнося вслух заветное желание. Легко сказать – трудно сделать! Загадка называется – не думай о белой обезьяне! Очередной шар скользнул по салазкам, угодив в женскую ладонь.

– Двадцать семь! – прокричал Бибик. – Номер двадцать семь!

Известный хоккеист растянул губы в улыбке.

– Финиш! – сказал он негромко и отошел в сторону. Смуглое лицо потомка гордых басков покрыла смертельная белизна.

Шары вылетали из зачехленного отверстия, Бибик выкрикивал номера, оркестр играл туш, гости сжимали в потных ладонях заветные билеты. Расталкивая скопившихся гостей локтями, к Донне пробрался Борис Шевченко:

– Бонжур, подруга! Что делать будешь, когда шоу закончится?

– Отвали!

Толстяк угодил в болевую точку. Лотерея подходила к концу, в прозрачной емкости подскакивали полтора десятка шаров. Выбывшие из игры гости вернулись за стол, сдержанно переговаривались, поглощенные своими мыслями. Сервированные блюда оставались нетронутыми, у многих пропал аппетит. Когда сбывается заветное желание, приходит горечь и пустота. Кто-то вливал в себя алкоголь большими порциями, некоторые молча сидели, осмысливая свершившееся. Только выражение лица Распутина не изменилось ни на йоту, и окружающие старца дамы жались к нему, затравленно глядя по сторонам. Зато орденоносец с кустистыми бровями выглядел вполне благодушно. Он подсел к барду, мужчины негромко переговаривались, певец перебирал гитарные струны. Инна была единственной безбилетной гостьей на вечеринке. Стихла музыка. В числе последних гостей оказался Григорий Ефимович Распутин, за ним подошел хмурый субъект, прижимающий ладонь к кровоточащей шее. Не без труда девушка узнала в нем Винсента Ван Гога.

– Вот тебе бонус, шалава! – не отставал от Инны Борис. – Помнишь, с похмелья у тебя брюхо крутило?

– Ну, помню! Дальше что?!

– Панкреатит! – радостно крикнул Шевченко, словно доктор Пирогов, впервые обнаруживший уникальное заболевание.

Прокатился новый шар по слегам, великий старец отдал билет и вернулся на свое место.

– Америку открыл! – усмехнулась Инна. – Я кой-чего смыслю в медицине, симптомы панкреатита могу отличить от поноса!

Шевченко был прав. Кончатся шары, у гостей начнут сбываться заветные мечты. Куда деваться фальшивой блондинке?! Клон исчезнет, растворится в воздухе, как облачко сигаретного дыма, а она очнется в морщинистом теле журналистки. А на соседнем зубоврачебном кресле лежит седой мужик, с толстым пузом и дурным запахом изо рта. Странник…

Нидерландский импрессионист протянул билет. В центрифуге весело заскакал одинокий шар.

– Хочешь сделку?!

Борис придвинулся ближе.

– Я отдам тебе билет в обмен на пустячную процедуру.

Сердце встрепенулось в груди.

– А почему сам не воспользуешься билетом? – спросила Донна с видимым равнодушием.

– Увы, мадам! – Он скорчил трагическую мину. – Мои желания исполняются в конкурирующем учреждении. На этой вечеринке я оказался по недоразумению, так сказать, оплошность в работе местного менеджмента. Ну и как насчет моего предложения?! Время идет!

– Что за процедура? – Она спросила нарочно небрежно, дескать, разговор от нечего делать поддержать!

В руке Бориса Шевченко тотчас появилась блестящая иголка и обычная стеклянная колба. Медицинские инструменты, при помощи которых берут на анализ кровь.

– Каплю вашей крови, волшебная Донна! – драматическим тоном провозгласил толстяк.

– И я стану оборотнем?! – усмехнулась Инна. – Девушка-батат, низовая братия! Нет уж, я лучше вернусь в тело стареющей тетки.

– Ошибочка, Донна! – Борис частил, оглядываясь на стеклянную центрифугу. – Для заключения договора одной крови недостаточно, иначе бы во всех поликлиниках страны не осталось мирных граждан. Надобно соблюсти дополнительные формальности. Что касается госпожи Вяземской, то буду вынужден тебя разочаровать. Смертность от острого панкреатита превышает таковую от инфарктов и инсультов. Ты наверняка изучала тему внезапных смертей на первом курсе института!

Во рту стало сухо, жар ударил в голову, в мгновение ока она протрезвела.

– Ты хочешь сказать… Я умру сразу после возвращения в свое тело?!

– Грамматика, Донна! – подмигнул Шевченко. – Причуды русской грамматики. В вашем языке всего три времени, в отличие от английского, в котором их целых восемнадцать!

– Отвечай!

– Инна Петровна Вяземская скоропостижно скончалась пятнадцатого мая сего года, – скорбным тоном объявил Борис. – Печальное событие состоялось в шестнадцать часов четырнадцать минут по московскому времени.

То, о чем она рассуждала теоретически, оказалось горькой правдой! Одно дело – фантазировать на тему своей смерти, и совсем другое – прочесть диагноз во врачебной карточке! Ей показалось, что она услышала текст некролога. Доброй кончины, Инна Петровна! Красавица Гербера поднесла ей кубок с пахучим напитком. Что там было? Цикута, кураре, вытяжка из миндальных орехов? Много чести, госпожа Вяземская! Тебя прикончил острый приступ панкреатита, в теле голубоглазого клона ты путешествуешь в долг. И время кредита заканчивается, белый шарик с черными цифрами на боку нырнул в паз. «Если мы уже не умерли», – сказала она Страннику в памятную ночь на крыше дома.

– Коли!

Донна протянула руку. Заветное желание озарило сознание, как вспышка света.

– Умница!

Шевченко ловко вонзил острие в подушечку безымянного пальца, алая жидкость брызнула в колбу. Девушка вырвала билет из его рук и метнулась к сцене. Одна мысль жгла, как раскаленный свинец, желание оказалось столь навязчивым, ей показалось, что она действительно сейчас умрет, если оно не сбудется!

Шар нырнул Зое в ладонь, как домашний котенок.

– Тринадцать! – крикнул Бибик.

– Есть!!!

Донна пробралась сквозь толпу гостей, расталкивая гостей локтями.

– Есть номер тринадцать!

Зоя вежливо улыбнулась.

– Нечасто мы нарушаем правила Пятницы! Последний раз такое случалось в памятном мае сорок пятого года, верно, Бибик?

– Восьмого мая в девятнадцать часов сорок три минуты! – кивнул полукровка. – Недоучившийся австрийский художник мечтал скрыться от справедливого возмездия. Пришлось спрятать его в Южной Америке. Вынужденная эмиграция паршиво сказалась на пошатнувшемся здоровье этого человека. Он умер, разбитый параличом, спустя девять месяцев.