В студии я подсоединял кассетник к маленькому выносному динамику, ставил микрофон перед динамиком, чтобы сигнал получался пошире и поглубже, и фиксировал все это дело на пленку. Это был базовый трек. На Street Fighting Man электрических инструментов нет вообще, если не считать баса, который я наложил уже потом, — одни акустические гитары. С Jumpin’ Jack Flash то же самое. Хотел бы я иметь возможность проделывать такие штуки сейчас, но, увы, технику как тогда больше не выпускают. Скоро после того в магнитофоны начали ставить амплитудные ограничители, и перегружать их было уже никак. Только начинаешь получать свой кайф от вещи, они сразу навешивают на нее замок. В коллективе все считали, что я рехнулся и просто позволяли мне играть «свои игрушки». Но я точно знал, что могу добыть офигенный звук. И Джимми схватил мою идею на раз. Street Fighting Man, Jumpin’ Jack Flash и половина Gimme Shelter были сделаны точно так — на кассетной машинке. Я накладывал гитару на гитару, слоями. Кое-где на этих треках по восемь гитар. Пускаешь их все в замес. Партия Чарли Уоттса на Street Fighting Man делалась на маленьком тренировочном наборе для начинающих ударников годов 1930-х — чемоданчик, который открывался, и там одна тарелочка да бубен в половину размера, который работал за малый барабан, — и все, он писался на такой вот фигне в гостиничных номерах с помощью наших нехитрых игрушек.

Кроме найденных волшебных приемчиков таким же волшебством были и риффы. Эти важнейшие, невообразимые риффы, которые приходили просто так. Откуда — не имею понятия. Это мне был подарок небес, и я никогда не докапываюсь в чем же там секрет. Когда ты подобрал рифф, как во Flash, тебя просто распирает, у тебя внутри ехидное ликование. Конечно, еще есть следующий шаг — убедить остальных, что он на самом деле такой феноменальный, как тебе кажется. Понадобится пройти через фырканье и хмыканье. Flash это же фактически Satisfaction наоборот. Почти все риффы того времени — близкие родственники. Но если бы кто-то сказал: «Отныне ты можешь играть только один из своих риффов», я бы ответил: «О’кей, выбираю Flash». Satisfaction мне как родное дитя и все такое, но его аккорды — это, в общем, дежурное блюдо для сочинителя песен. А во Flash есть особый интерес. «It’s all right now». Вещь какая-то арабская почти, то есть очень старая, изначальная, классическая — аккордовые порядки, которые можно услышать только в григорианских хоралах или в чем-то еще из этого разряда. Такое странное переплетение вполне реального рок-н-ролла и одновременно этого непонятно откуда идущего эха очень-очень древней музыку, про которую ты даже не знаешь. Эта штука старше меня самого — просто в голове не укладывается! Это как всплыло вспоминание, а я даже не знаю, откуда оно взялось.

Но откуда взялись слова, я знаю. Они родились одним серым утром в «Редлендсе». Мы с Миком почти всю ночь не ложились, а снаружи шел дождь, и под окном раздавалось тяжелое топанье резиновых сапог, которые принадлежали моему садовнику Джеку Дайеру, из настоящих суссексских крестьян. Мик от этого проснулся. Спросил: «Это еще что?» Я сказал: «А, это Джек. Джек-попрыгун». Я взял эти словечки, начал обыгрывать их на гитаре, как раз на открытой настройке, подпевая себе: «Jumping Jack». Мик сказал: «Flash — оп-па, у нас теперь есть фраза с классным ритмом и звучанием». Мы взялись за нее и написали всю вещь.

Каждый раз, когда я играю Flash, я чувствую, как бэнд отрывается от земли у меня за спиной, такой в нем избыток турбовинтовой силы. Вскакиваешь на рифф, и он тебя покатил. Ключ на старт, завелось? О’кей, поехали. Рядом со мной обычно Дэррил Джонс — на басу. «Что у нас сейчас? Flash? О’кей, понеслась — раз, два, три...» И тогда уже не смотришь друг на друга, потому что знаешь, что сейчас и вправду понесет. И от этого всегда играешь её по-разному, смотря по тому, какой взял темп.

Левитация — наверное, самая близкая аналогия к тому, что я чувствую, — будь это Jumpin’ Jack, или Satisfaction, или All Down the Line, — когда я понимаю, что взял правильный темп и бэнд вошел за мной в колею. Это как когда в «Леарджете» отрываешься от полосы и убираешь шасси. Я не чувствую, что мои ноги ходят по земле. Меня выносит в другое пространство. Люди спрашивают: «Почему бы тебе уже не бросить все на фиг?» Но, пока не окочурюсь, уйти на покой для меня не вариант. По-моему, они не вполне врубаются, что я с этого имею. Я этим занимаюсь не только ради денег и ради вас. Я занимаюсь этим ради себя.

Великое открытие конца 1968-го или начала 1969-го — это когда я начал играть с открытым пятиструнным строем. Эта штука перевернула мою жизнь. Я использовал её в риффах и песнях, которыми Stones известны в первую очередь: Honky Tonk Women, Brown Sugar, Tumbling Dice, Happy, All Down the Line, Start Me Up, Satisfaction. И во Flash тоже.

Я тогда как будто попал в мертвую зону, завяз. Просто было ясно видно, что с обычной концертной настройкой идти больше некуда. Я перестал учиться чему-то новому, я не мог добиться кое-каких звуков, которые мне были очень нужны. С настройками я возился уже давно и в большинстве случаев перестраивал гитару, потому что у меня шла песня, я слышал её в голове, но не мог изобразить в обычной настройке, как ни примерялся. И еще мне хотелось вернуться назад и попробовать использовать то, что играли в прошлом многие блюзовые гитаристы, переложить их в электричество, но оставить основу — простоту и прямолинейность, эту раскачку, как у помпы, которую слышишь у мастеров блюзовой акустики. Простые, неотвязные, живучие звуки.

И тогда я разузнал всю эту историю про банджо. В огромной степени пятиструнная история началась после того, как в самом начале 1920-х Sears Roebuck стали предлагать клиентам гибсоновские гитары очень дешево. До того самым продаваемым инструментом были банджо. «Гибсон» выпустил эту свою дешевую, реально качественную гитару, и лабухи, которые почти поголовно были банджонсты, начали перетягивать её под пятиструнный банджовый строй. И еще не надо было платить за шестую струну, которая толстая. Ну или можно было заначить её, чтобы потом удавить свою женщину или еще для чего. Почти вся сельская Америка закупала свое барахло по сирзовским каталогам. Как раз для сельской местности это был главный поставщик — в городах-то можно было походить по магазинам и повыбирать. В Библейском поясе, вообще в сельской Америке — Юг, Техас, Средний Запад — ты сидел себе со своим каталогом Sears Roebuck и знай только отсылал заказы. Освальд[112], например, свою винтовку именно так и купил.

Обычно на гитаре банджовую настройку использовали, чтобы играть слайдом или ботлнеком. Открытая настройка всего лишь означает, что гитару заранее настраивают на готовый мажорный аккорд — правда, тут есть много разных типов и конфигурации. Я работал с открытым ре мажором и открытым ми мажором. Мне тогда довелось узнать, что Дон Эверли, один из искуснейших ритм-гитаристов на свете, уже использовал открытый строй на Wake Up Little Susie и Bye Bye Love. Он управлялся с помощью баррэ — пережимал весь гриф одним пальцем. Рэй Кулер был одним из первых лабухов, у которых я увидел открытый соль-мажорный аккорд вживую. Тут я обязан снять перед Рэем Кулером шляпу — за то, что показал мне открытую соль-мажорную настройку. Но он использовал её строго для слайдовой игры и оставлял на гитаре 6-ю струну. Это то, для чего большинство блюзменов вообще используют открытую технику, — для слайда. А я решил, что это слишком узкое применение. И оказалось, что 6-я струна всюду мешается. Через какое-то время я допер, что она просто лишняя — она постоянно не строит и портит мне всю малину, когда я хочу добыть то, что мне нужно. Так что я снял её на фиг и сделал самой нижней 5-ю струну, ля. Теперь можно было не волноваться что случайно саданешь по 6-й струне и запустишь всякие ненужные тебе гармоники и прочие помехи.