Майкл Купер точно был в машине, и, наверное, Роберт Фрейзер, и еще один, которым как раз и мог быть Крупп. И если это был наследный принц оружейной империи, в том, что с нами почти приключилось, была бы большая ирония судьбы. Мы прошвырнулись до Феса на арендованном «пежо» и выехали в обратный путь до Марракеша через Атласские горы уже поздно ночью. Я сидел за рулем. В горах, среди серпантинов, на полпути вниз сразу за очередным углом я увидел, как прямо впереди без всяких сигналов на нас неслись два мотоцикла, военных, как я понял по форме седоков, причем они закрывали собой всю ширину дороги. В общем один сумел вильнуть туда, я ухитрился вывернуть сюда, но дальше впереди на полмили растянулось что-то несусветное. Я сбавляю ход, выворачиваю по дуге, и теперь передо мной гигантский грузовик с уже новыми фланговыми мотоциклистами, а я улетать не собираюсь, так что одного мотоциклиста я чиркнул и едва разошелся боками с этой штукой. Конвойные просто взбесились. И пока мы проезжаем мимо, видим огромный снаряд, ракету, верхом на грузовике. Мы вписываемся в поворот и выруливаем по самой кромке — у меня одно колесо крутилось над пропастью, я еле сумел нас спасти. Какого хуя вся эта армада разъездилась посередине дороги? И несколько секунд спустя — бу-у-ух! Их махина навернулась. Мы слышим мощный звук удара и взрыв. Все было так быстро, они, по-моему, не успели врубиться, что произошло. Хуевина была длинная и массивная — многосекционный тяжеловоз. Но как мы смогли оттуда уйти, просто не представляю. Просто рванули вперед, педаль в пол. Еще с серпантинами разбираться. Мое мастерство ночного шофера в те времена всем было известно. Когда спустились к Мекнесу, немедленно поменяли транспорт.

Я поехал в гараж и сказал: «Эта машина что-то плохо слушается. Можно нам другую взять?» И свинтили оттуда, только пыль столбом. Я уже ждал увидеть НАТО у себя на хвосте или что-то в этом роде, по крайней мере экстренный перехват силами военных — вертолеты и прожектора. На следующий день с утра ищем что-нибудь в газетах. Ни слова. Свалиться со скалы в пропасть верхом на ракете из третьего мира — это был бы печальный конец, но, возможно, единственно подходящие проводы для наследника крупповского ружейного состояния.

В ту поездку я мучился гепатитом и обратно возвращался практически ползком, но, поскольку везение мне не отказало, я выполз прямо в гостеприимные руки одного из величайших и добрых докторов — доктора Бенсуссана из Парижа. Поначалу Анита отвезла меня к Катрин Арле. Катрин управляла модельным агентством, исповедовала суфизм, вообще была потрясающей женщиной с обширнейшими связями. Аните она была как мать-наставница — Катрин забирала её к себе каждый раз, когда Анита болела или на нее наваливались какие-то проблемы. Когда Анита ушла от Брайана, он первым делом рванул в Париж, чтобы через Катрин уговорить её вернуться. И именно Катрин направила меня к доктору Бенсуссану. Сама фамилия, кажется алжирская, уже внушает уверенность — я мог надеяться на что-то поинтереснее обычной медицины. Работа у доктора Бенсуссана была приезжать в аэропорт Орли и встречать шейхов, королей и принцев, которые специально делали там остановку на пути куда-нибудь по своим делам, а он срывался туда в любое время дня и ночи и лечил их болячки. В моем случае это был гепатит со всеми удовольствиями, который выскреб меня до самого донышка— сил не осталось вообще. Я явился к доктору Бенсуссану, и он что-то мне вколол, что должно было подействовать через двадцать минут. В принципе это был коктейль из витаминов, всего, что нужно организму, с добавкой чего-то еще, очень приятного. Я приполз к нему в аптеку фактически на карачках, еле дотащился, а через полчаса вышел бодрый и на прямых ногах: «Бог с ней, с машиной, лучше прогуляюсь», волшебный укол, волшебное снадобье. Что бы там ни было намешано, должен снять перед доктором шляпу. А как еще, если за шесть недель я у него уже летал. Причем он не только разобрался с гепатитом, он одновременно накачал меня энергией и привел в прекрасное настроение. С другой стороны, у меня иммунная система как ни у кого. Я самотеком излечился от гепатита С, даже не заморачиваясь что-нибудь предпринимать. Такой я редкий случай. Всегда хорошо слышу, что нужно моему организму.

Единственная сложность была в том, что при всех этих своих и чужих завязках, проблемах с законом, побегах за границу, разводах с Олдхэмом мы на время отвлеклись от одного факта, который теперь пугал и бросался в глаза: у Rolling Slones кончился завод.

Алтамонтская гоночная арена, 1969 год - тучи сгущаются

В которой под конец 1960-х я делаю два открытия: открытый строй и героин.

Знакомлюсь с Грэмом Парсонсом. Отплываю в Южную Африку. Становлюсь отцом.

Записываю Wild Horses и Brown Sugar в Muscle Shoals. Переживаю Алтамонт и второй раз свожу компанию с саксофонистам по имени Бобби Киз.

У нас кончился завод. Не думаю, что я тогда это понимал, но в тот период мы имели все шансы пойти ко дну — вполне естественный конец для хитовой группы. Это время наступило сразу после Satanic Majesties, где, намой вкус, уже было больше показухи. И именно в этот момент на горизонте появился Джимми Миллер в роли нашего нового продюсера. Какое это было сотрудничество! Вылезая из болота, мы насобирали песен на Beggars Banquet и сумели вывести Stones на другой уровень. Теперь мы должны были начать выдавать только классный материал. И все сошлось, мы не подкачали.

Помню наш первый сбор с Джимми. Это Мик постарался, чтобы его привлечь. Джимми сам из Бруклина, но вырос на Западе — его отец отвечал за развлекательную часть в казино-отелях Вегаса: Sahara, Dunes, flamingo. Мы встретились в Olympic Studios и сказали: сделаем пробный прогон, а там посмотрим, как пойдет. И стали просто играть что попадется под руку. Ничего записывать мы в тот день не собирались, просто прощупывали обстановку, прощупывали Джимми. Хотел бы я туда вернуться, чтобы невидимо при всем этом поприсутствовать. Все, что я помню, — это очень-очень приятное ощущение, оставшееся от Джимми после конца сессии, часов двенадцать спустя. Я играл что-то, периодически выходил в аппаратную — протоптанная тропинка, — и, когда ставил запись, детально слышал все, что происходило в студии. Иногда то, что ты играешь за стеклом, совершенно не похоже на то, что слышишь в аппаратной. Но Джимми умел слышать, что играется, слышать звучание бэнда. Потому я его полюбил с того самого первого дня. Естественное чутье к бэнду взялось у него от его предыдущих занятий, от работы с английскими группами. Он продюсировал, например, I’m a Man и Gimme Some Lovin’ группы Spencer Davis Group, он работал c Traffic и Blind Faith. Он много работал и с черными парнями. Но в первую очередь его чутье объяснялось тем, что Джимми сам был охрененный барабанщик. Он понимал, что такое грув. Его игру можно услышать в Happy, он стучал на первой версии You Cant Always Get What You Want. Он сильно облегчал мне работу, при нем мне только было нужно задавать грув, задавать темпы. И у Мика с Джимми тоже наладился правильный контакт — Мик почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы дать добро на совместную работу.