Но разумеется, она была не любая женщина. Она была Розалин Лонгуорт. Она оказалась беззащитной перед Норбери, потому что обнищала из-за преступных махинаций брата. Ирония заключалась еще и в том, что Тимоти Лонгуорт ухитрился залезть в карман Кайла Брадуэлла и основательно почистить его.

– Думаю, вы сознаете, что я никогда не смогу выплатить вам девятьсот пятьдесят фунтов. Вы надеетесь, что я смогу отблагодарить вас иначе? Возможно, вы ожидаете, что я буду ощущать себя обязанной вам и избавлю, таким образом, от необходимости домогаться меня?

Неужели она именно так восприняла сцену, разыгравшуюся в аллее? Он и не помышлял о возмещении ущерба тем или иным путем. Не думал он и о том, что она чувствует себя обязанной ему и постарается компенсировать урон.

– У меня нет никаких надежд, и я ничуть не обольщаюсь насчет возможности заслужить так или иначе вашу благосклонность, мисс Лонгуорт.

«Ах, Кайл, как же ты благороден! Такой любезный и светский идиот!»

И все же это занимало его мысли. Воспоминание об их объятии было свежо в памяти. Возможно, он готов был предаться мечтам. Раз он столь дорого за них заплатил, то почему не испытывал по этому поводу раскаяния?

– Возможно, потому вы и упомянули бордель, чтобы мне стало ясно, что сегодня я непригодна ни для чего другого? Я это и так слишком ясно чувствую. И понимаю, сколь высока цена всему случившемуся.

Да, возможно, она это понимала. Но женщина, чья репутация была безвозвратно погублена, не должна была оставаться столь спокойной и холодной. Она должна была бы выплакать все глаза, как сделала бы любая другая.

– Мисс Лонгуорт, ваши рассуждения не имеют ко мне ни малейшего отношения. Простите меня за то, что я так неуклюже пошутил. Это было вызвано раздражением. Я немного разозлился на вас.

Она подалась вперед, будто хотела рассмотреть его лицо и убедиться в искренности его слов. Слабый лунный свет, проникавший в карету, все-таки давал возможность разглядеть ее черты – совершенное лицо, большие глаза и полные губы. И даже в этом тусклом освещении от ее красоты у Брадуэлла захватывало дух.

– Вы были добры и галантны, мистер Брадуэлл. Если хотите меня выбранить и напомнить мне о моем окончательном падении, думаю, у меня хватит мужества и выдержки это выслушать.

Но он не собирался ее бранить. Он не собирался вообще говорить много. Она бы хотела, чтобы он говорил. Их краткая беседа принесла ей некоторое облегчение. А когда воцарялась тишина, Роуз оставалась наедине со своей горечью, и молчаливое присутствие Брадуэлла давило на нее.

Но деваться было некуда. Некуда было даже подвинуться, потому что половина кареты была занята большими рулонами бумаги, и Роуз могла только гадать о том, что в них. Инстинкт подсказывал ей, что следует быть настороже, и она внимательно следила за каждым движением Брадуэлла. И сознавала, что оказалась зависимой от чести и порядочности этого человека. Он тоже это знал, но то, что произошло между ними в аллее, спутало все карты. Была секунда, а возможно, и две, когда их объятия не были враждебными. Роуз старалась изгнать из мыслей память об этом. Ей не хотелось думать о том, как по глупости чуть было не истолковала его поведение неправильно. Ей не хотелось вспоминать, что она вела себя более свободно, чем это допустимо для порядочной женщины.

Брадуэлл говорил о собственных издержках. Она хотела бы знать, в чем они состояли. Его имя теперь, должно быть, связывали с этим обедом и его «приобретением», но, поскольку он был мужчиной, его репутация не могла от этого пострадать, А в определенных кругах это могло даже придать ему веса. Возможно, он имел в виду саму сумму? Любой счел бы ее огромной. И не исключено, что у него не было достаточно денег, чтобы отдать этот странный долг. А если он его не выплатит, его репутация будет загублена.

– Если вы не везете меня в один из борделей Лондона, то куда мы едем?

– Я отвезу вас к вашей кузине. В газетах графства сообщалось, что она живет в поместье мужа, в Кенте.

Этот человек продолжал удивлять ее. И не только тем, что располагал информацией, но и тем, что знал о местонахождении ее кузины Алексии.

– Я и не знала, что она вернулась из города. Жаль, что не знала. Я могла бы улизнуть утром и дойти до нее пешком.

– Это не меньше часа езды в карете. Вы бы не дошли пешком. Да и ускользнуть не смогли бы.

– Вы не знаете, она там одна?

– В газете было упомянуто, что там вся семья.

Это означало, что с ней Айрин. По крайней мере она увидит сестру… Глаза защипало, и Розалин с такой силой прикусила губу, что почувствовала вкус крови. Мысль о том, что она увидит Алексию и Айрин, разволновала ее больше, чем что-либо другое.

– Я полагаю, с ней лорд Хейден? – услышала она собственный голос и отметила дрожь в нем. Слезы затуманили глаза, и фигура мистера Брадуэлла утратила ясность. – Прошу вас, не будем навязывать им наше общество.

– Едва ли мы можем поселиться в гостинице.

– Не понимаю, почему не можем? Моя репутация уже окончательно погублена.

– Но моя нет.

– Конечно. Да, понимаю. Прошу меня простить. Не хочу навязывать вам очередной скандал. Дело в том, что лорд Хейден уже был ко мне слишком добр, а я в прошлом проявила неблагодарность, и появиться теперь у его двери в этой ужасной безнадежной… – Внезапно вырвавшиеся рыдания заглушили ее слова. Розалин снова изо всех сил прикусила губу, но тщетно.

Брадуэлл взял ее руку и вложил ей в ладонь носовой платок. Его твердая сухая рука обожгла ее ладонь. Это не было больно, как пожатие Норбери. Не было его пожатие ни слабым, ни властным. Оно было заботливым, и крепким, и чуть грубоватым, как и объятие в аллее. Розалин восприняла его как прикосновение друга. И тут ее недоверие прошло. Она наконец поняла, что ей ничто не грозит. Но и спокойствие ее тоже оставило. Ее спаситель не делал попытки ее утешить. Он понимал, что ничто не может изменить того, что должно случиться.

Спокойствие Роуз раздражало Брадуэлла, но слезы испугали. Он противился желанию схватить ее в объятия и попытаться утешить. Это могло ее напугать. Он понимал, что она еще не уверена в нем. Там, на аллее, она убедилась, что он ее желает, а это дало ей основание усомниться в чистоте его помыслов.

Она все еще плакала. Он больше не мог этого вынести. Брадуэлл отодвинул рулоны с чертежами и сел рядом. Он осторожно обнял ее, готовый тотчас же отодвинуться, если бы в своем горе Розалин пожелала оставаться в одиночестве. Но она ничего не сделала. Она плакала, уткнувшись в его плечо, в то время как он обнимал ее. Он старался не обращать внимания на то, как на него действует то, что он обнимает ее за хрупкие плечи. Он с трудом подавил готовые вырваться слова утешения. Он сознавал, что она с презрением их отвергнет.

Карета свернула с дороги. Роуз поняла, что их путешествию приходит конец. Брадуэлл велел кучеру замедлить движение, желая дать ей немного больше времени на то, чтобы она оправилась.