— Почему?

— Не знаю, жизнь какая-то недостоверная.

Гарегин работал действительно очень быстро и ловко.

Приоткрывая глаза время от времени, я видел, как постепенно моя давно не стриженная шевелюра укладывается в ровный, точно продуманный рисунок.

— Вот и всё!..

Гарегин бросил мне на лицо раскалённую салфетку. Обжигающий жар объял моё лицо, но в тот же момент, прежде чем кожа на физиономии начала плавиться, он начал прижимать её ладонями, быстро гладить, потом сорвал раскалённое покрывало, быстро скрутил и начал со скоростью вентилятора обдувать прохладными струйками распаренную поверхность. Одно слово тропические стихии.

— …Неизвестно, когда приедет Первый, но вы будете выглядеть в обкоме, как огурчик!

Я положил на столик трояк, поблагодарил Согомоныча и твёрдо пресёк его попытки переселить деньги обратно в мой карман.

— Иначе эта сегодняшняя наша встреча — единственная и последняя, и я немедленно отправляюсь в парикмахерскую Дома быта…

Я вошёл во двор и увидел на крыльце крысу.

Большая серая крыса лениво шевелила влажно-розовым длинным хвостом. Чёрными бусинками глаз выжидательно смотрела на меня. Она хотела понять, пойду я на неё или отступлю. Чуть наклонив острую голову, спокойно смотрела она на меня, перебирая когтистыми голыми лапками, и я понял, что я её боюсь. Со стыдом я подумал, что сидящий на крыльце здоровенный пёс вряд ли произвёл бы на меня такое сильное впечатление. А эта маленькая, кровожадная тварь внушала ужас.

Крысу можно было смести одним ударом ноги, но я боялся даже ботинком дотронуться до неё и поймал себя на том, что озираюсь в поисках камня или палки, чтобы шугануть с дороги эту мерзость. Наверное, она не чувствовала для себя никакой опасности, потому что, налюбовавшись вдоволь моей растерянностью, не спеша соскользнула с крыльца, неторопливо юркнула в дыру под стеной. Я облегчённо вздохнул, мне повезло — никто не видел позорного поединка нового прокурора с крысой.

Вопросы, вопросы…

— Где вы были позавчера вечером? Кто может это подтвердить?

— Когда последний раз видели Пухова?

— А Мазута?

Опросы начались с раннего утра. В них принимала участие и водная прокуратура — и Бала, и Гусейн Ниязов.

Хаджинур Орезов, инспекторы рыбнадзора с дежурным нарядом ездили безостановочно на милицейском «козле» и нашей «Ниве», привозя всё новых людей.

Молодые и старые, одинаково чёрно-загорелые, с заросшими лицами, осторожно отвечали они на все вопросы, подолгу задумывались.

«Не видел», «не знаю», «не встречал»…

Я выбрал в собеседники старого Бахтияра-Сафарали-оглы Багирова, крепкого ещё, высокого мужчину с маленькими острыми глазками, шесть раз привлекавшегося к уголовной ответственности за браконьерство.

Бахтияр-Сафарали-оглы оказался словоохотливым несуетливым стариканом, откровенным во всём, что не касалось сегодняшнего дня браконьерского Берега.

— У нас испокон веков ловили рыбу… — попивая заваренный Гезель чай, витийствовал он. — И всем всегда её хватало. Человек должен употреблять в пишу всё, что создал Аллах на земле…

— Государство запретило браконьерский промысел, приняло специальные законы…

— Мы тут все рыбаки. Какое же это преступление — ловить рыбу? Это ведь не убить, не ограбить! Своим трудом!.. Постепенно от защиты старик перешёл к обвинениям:

— Ты возьми сажевый комбинат! Вот от кого рыбы не стало… И все знают, а молчат! Почему?

— Почему? — повторил я, как эхо.

— Потому что начальство сразу даст укорот! Хоть и прокурору!..

В коридоре закричали хрипло:

— Выходи! Серёгу Пухова везут…

Все высыпали на балкон, на соседних появились жильцы: все словно ждали этого хриплого выкрика. Внизу хлопнула дверца — это под личным руководством Агаева в «газон» сели милиционеры с карабинами — на могиле убитого должны были прозвучать скорбные залпы.

А за забором протяжно запела труба. Процессия шла от здания рыбинспекции и приближалась к центру, здесь гроб должны были поставить в автобус. К первой трубе присоединилась вторая. Известная с детства щемящая мелодия затопила двор, улицу. Я увидел, как Гезель, зажав уши, с паническим страхом бросилась назад в комнату, закрыла окно.

Старый Бахтияр-Сафарали-оглы достал носовой платок, протёр глаза, нос, потом трубно высморкался, взглянул на меня.

— Тебе надо на Осушной сходить, — сказал он негромко.

— На Осущной? — У меня было странное положение человека, который настолько плохо разбирается в местных обстоятельствах, что поневоле вынужден играть сомнительную роль болвана в польском преферансе. Я должен был поворачивать голову к очередному моему собеседнику, пытаясь уловить нить рассуждений. — Что такое Осушной?

— Да у нас тут есть островок. Там живёт Керим. Больной проказой. К нему Мазут часто наезжал раньше. Может, и сейчас там обитает…

— Вы считаете, что Мазут…

— Я тебе ничего не говорил, и больше меня не вызывай. Мне ещё правнуков воспитать надо. — Он поднялся, пошёл к дверям.

На пороге Бахтияр-Сафарали-оглы неожиданно белозубо усмехнулся:

— Когда человек на моём месте начинает много разговаривать со следователем, то язык у него становится длинным и извилистым, как Военно-Грузинская дорога…

У меня понемногу появилось тревожное ощущение того, что о чём-то подобном я уже слышал. Ощущение Сицилии. Все молчали не потому, что таили свои дела. Это не была их личная скрытность и закрытость от закона.

«Омерта — общий заговор молчания! Обет немоты!»

Изо всех кабинетов и другие рыбаки потянулись к выходу.

«Браконьер — это профессия на всю жизнь…» — подумал я, глядя, как такие степенные старики, как Бахтияр-Сафарали-оглы, осторожно сходят по нашей крутой лестнице во двор.

Похороны Пухова были многолюдными, люди отдавали должное благородным мотивам охранительной деятельности органа, который он представлял, и трагическим обстоятельствам его собственной гибели.

Пришли все свободные от дежурства инспектора рыбнадзора, ВОХРа; в полном составе явились члены бюро горкома и обкома.

Убийства рыбинспекторов всегда рассматривались как преступление против порядка управления, в конечном счёте против власти. Как месть со стороны тех, с кем рыбнадзор ведёт не прекращающуюся ни на миг тяжёлую войну.

В последнюю минуту на автобусах подъехали сотрудники гор и облисполкома, рабочие государственного заповедника, милиционеры с карабинами. И ещё много другого народа. Мурадова тоже была здесь, вместе с сотрудниками бюро судебно-медицинской экспертизы. Я увидел Анну, разговаривавшую с какой-то женщиной, — мы молча, но душевно кивнули друг другу.