Вчетвером — Мазут, я, Хаджинур и Цаххан — мы вошли в помещение, являвшееся офисом заповедника на этом острове. Внутри было холодно и сыро. В углу топилась плавником печка, от неё наносило сырым дымом, но тепла она давала мало. Его, наверное, всё без остатка забирал пузатый закопчённый чайник, зло дребезжащий жестяной крышкой. Половину помещения занимал грубо сколоченный стол с двумя длинными лавками.

— Посидите. — Я вышел. Миша Русаков должен был вынести мою папку с протоколами, оставшуюся на мостике.

— Там чай. Я заварил… — Старик прокажённый стоял у трапа небольшого роста, с тяжёлой крупной головой и старческой безысходностью в глазах. Он был похож на Маленького Мука. Рыбацкие сапоги доходили ему едва ли не до груди.

— Спасибо. Попьём вместе.

Он кивнул, но с места не сдвинулся.

— Пожалуйста, Игорь Николаевич. — Капитан Миша Русаков протянул мне папку. Нам было приятно общаться друг с другом, я это быстро установил. Мы ещё не уйдём? Хотел угостить старичка пресной водой. В Баку заправился…

— Пожалуйста. Время есть…

Я проверил содержимое папки, вернулся в помещение. В общей сложности я отсутствовал не более трёх минут.

Лицо браконьера заплывало пока ещё только розоватым сплошным пятном, верхняя губа была разбита. Цаххан и Хаджинур смотрели куда-то по сторонам, мимо меня. Мазут достал сигарету, он единственный делал вид, что ничего не случилось.

— Что с вами? — задал я бесполезный вопрос. Браконьер не ответил.

— Вот бумага, напишите, что произошло. — Я положил перед Касумовым чистый лист. — Я обещаю дать этому ход…

— Всё нормально, гражданин прокурор, — сказал Мазут. — У нас свои дела.

— Это безобразие!

— А стрелять в рыбинспектора — не безобразие? Убить человека! Оставить сирот!.. — жутко закричал вдруг начальник рыбинспекции. — Мы ведь с ними как? «Обнаружив факт нарушения правил… — он кого-то копировал, — я, такой-то…» Будто они стоят — руки по швам! А они ведь стреляют! И не думают нам «представляться»! У-у, гад! На Осушной приплыл! Думал, не найдут!

— Почему это я должен думать, что меня не найдут? — Касумов, за неимением платка, вытер наплывающие синяки меховой опушкой ушанки.

— Оделся по погоде! Куда путь держишь, тварь? — Цаххан Алиев готов был снова броситься, едва сдерживался. — А когда в Серёжку Пухова стрелял, тоже в этом был?

— Мне в Серёжку Пухова нечего было стрелять. Если хочешь знать, Пухов мне первый друг стал, после того как я его подобрал у Русаковской банки…

— А из-за кого он туда попал, если не из-за тебя! Забыл?

У Касумова погасла сигарета, он вытащил спички. Хаджинур Орезов зыркнул на спички, потом — на меня.

Это был всё такой же коробок с портретом Циолковского — Евтушенко.

— Припекло! — не отставал Алиев. — Лодка, и та полна окурков! Смотри, спалишь!.. На чём браконьерствовать будешь?

Бесконечно длинный перечень взаимных претензий напоминал пример математического равенства. Но, в отличие от математики, слагаемые по обе стороны знака равенства здесь взаимно не уничтожались.

— А ты что, поймал меня, Цаххан?

— А то, что ты кукан в тот раз отрезал! Вся рыба на дно пошла… У тебя ведь нож в лодке остался. Весь был в слизи! И фонарь! Я и говорю: не спали!

— Если ты не спалишь, Цаххан Магомедович, — Касумов деланно засмеялся, чиркнул спичкой, — никто не спалит!

— Бесхозное орудие лова разрешено уничтожать! А что нам с ним делать? На руках тащить? У меня-то машины нет! А оставлю на берегу — вы вернётесь…

— Хватит! — тихо приказал я.

Они замолчали.

Я заполнил форменный бланк и предложил Касумову собственноручно записать полный ответ на мой единственный вопрос: «Где вы находились вечером 23 апреля, в ночь на 24-е и весь день 24 апреля?»

Касумов шапкой осторожно промокнул раны на лице, правое подглазье выглядело к этому времени красно-багровым, тяготеющим к фиолетовым тонам.

Я подумал: «Если бы следователь или оперативный уполномоченный знал, что подозреваемый — вор, грабитель, даже убийца — будет немедленно освобождён из-под стражи, как только будет установлено, что к нему применялись незаконные методы ведения следствия, — никто бы не поднял на него руку».

Мазут взял со стола шариковую ручку и к слову «ответ» приписал: «Где я находился вечером 23 апреля, в ночь на 24-е и весь день 24 апреля, я не помню. Кто убил Пухова, не знаю и никакого касательства к этому не имею. Касумов».

Даже если бы он собственноручно написал, что убил рыбинспектора, признание, полученное после избиения, лишалось доказательной силы.

— А теперь? — спросил он, положив ручку на стол.

— Снимай моторы с лодки, — вскочил со стула Алиев. — Они тебе больше не понадобятся. Поедим — и поедем в Восточнокаспийск, в прокуратуру.

Так, по-видимому, они и работали тут до моего приезда.

— Вы свободны, — сказал я Касумову. — Орезов даст повестку — завтра приедете в водную прокуратуру.

Мазут на секунду окунул лицо в ушанку, убрал её, взглянул на меня. Хаджинур сунул в руку ему повестку. Не прощаясь, ни на кого не глядя, браконьер прошёл к дверям.

Через минуту мы услыхали гул спаренных моторов.

— Вот и обед приспел…

Едва Мазут уплыл, Миша Русаков и Керим вошли к нам, и я понял, что они слышали наш разговор. Русаков принёс с судна завёрнутые в скатерть буханки хлеба, две банки салаки пряного посола, лук и кулёк карамели.

Он и Хаджинур Орезов нарезали хлеба, вспороли банки с консервами.

— Зря вы его отпустили, Игорь Николаевич, — сказал начальник рыбинспекции. — Они теперь договорятся, кому какие дать показания. Вы их не знаете! Нам теперь их вовек не разоблачить…

Мы сидели за длинным, плохо обструганным столом и грели руки о пиалки с мутным чаем.

— Что, Керим? — спросил Цаххан Алиев у старика. — Если бы ты прокурора не боялся, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная…

Старик прокажённый что-то жевал, по-стариковски, задумчиво глядя куда-то в стену. У него была массивная даже для его крупной головы, тяжёлая нижняя челюсть. Он, казалось, не присутствовал при разговоре.

— Нельзя было его отпускать… — повторил Алиев.

— Оставьте, — сказал я. — И больше ни слова об этом. Я прокурор, а не костолом…

— Вас вызывают в обком! Первый… — объявила мне Гезель, едва я появился в приёмной.

Хаджинур и начальник рыбинспекции, сопровождавшие меня, продолжали в это время разговор, который я искусно направлял, — о женщине, которая могла быть у погибшего рыбинспектора.

— Хорошо, хорошо…

Мы прошли в кабинет. Необходимое для доклада, документы — всё уже было подготовлено. Хаджинур и Цаххан Алиев продолжали лениво препираться. Я взял папку.