Авилов встал и, засунув руки в карманы, сделал круг по комнате.

— Когда ты искоса взглядываешь, становишься похож на ди Каприо… Моя очередь? Ну хорошо, пусть. Надо рассказать в конце концов… Я не любила Алексея, но дорожила и привыкла. А если и любила, то отраженным светом. За то, что он любит. И вдруг все переменилось, точно тебе показали кухню с тараканами, и ты больше не можешь есть.

Я увидела оборотную сторону нашей жизни и уже не могла успокоиться, а придумывала ему месть. Разные виды смерти. Он почти не умеет плавать, он же не из нашего города… В мечтах я завозила его в море и переворачивала лодку, потом подло уплывала. Поджигала дом, привязав спящего к кровати, представляя пробуждение. Душила в постели, постепенно закручивая веревку вокруг горла. Когда он просыпался и выкатывал глаза, я делала последний поворот палки с веревкой и наслаждалась видом судорог. Подсыпала отраву, и он валился головой на скатерть, чашка падала, кофе стекал на пол, как кровь. Крови, я хотела крови по-настоящему, так, что начала бояться себя. Ездила к старухе-гречанке за отравой, она мне отказала.

Но я не выдержала. Как только у меня набралось улик — календарь, счет на покупку женской одежды из бутика, фотография на яхте рядом с девицей упитанного вида, я устроила скандал и предъявила все. Я кричала: «Хочу, чтоб ты умер! Чтоб ты сгорел!».

Он молчал, вздыхал, а потом сказал: «Хорошо, считай, что я умер!» Собрал вещи и ушел. Через три дня к берегу прибило обломки яхты. Тела не нашли. Это не все. Сейчас начнется еще интереснее. Я оказалась бедной женщиной. Этот шестнадцатиэтажный отель, в который он вкладывал деньги, поехал. Его начали строить в зоне осыпания. На меня напустились подрядчики, с которыми он имел дело. Описали дом. Я скрывалась. Когда по городу поползли слухи, мне позвонила эта фурия, экс-жена: «Я тебя предупреждала? Он не утонул. Он от тебя сбежал, чтобы не объясняться. Он ненавидел объясняться».

— А что, правдоподобно, — усмехнулся Авилов. — Представляешь, сколько бы ему пришлось разруливать, если бы он остался в живых? Жена — раз, любовница — два, отель — три. Нормальный ход.

— А я? — возмутилась Ира.

— А что ты? Ты же хотела его смерти? Почему он должен брать тебя в расчет после таких заявлений? Сама спорола горячку. Другая бы сказала — все прощаю и будем вместе поправлять дела.

— Да не знала я про отель!

— Могла бы почувствовать. Что ты за жена, если не видела, что у мужа дела дрянь? Зачем замуж выходила?

— Она у тебя когда-нибудь спит? Я имею в виду эту чертову домработницу.

— Далась тебе домработница.

— Что она топает, как слон?

— Это у тебя нервы.

— Алик, ты прав. — Ира опустила голову. — Зачем выходила, не помню. Просто я ему полностью доверяла. Он говорил, что мы будем жить хорошо. Так оно и было. Потом сломалось. Одна штука, очень странная, меня мучает. Я хочу увидеть его, чтобы спросить, что все-таки случилось? Невозможно так сразу выкинуть целую жизнь. Я хочу объяснений, я же все-таки человек, я его красивая молодая жена, — она усмехнулась. — Пусть я его не любила, но больше всего на свете я бы хотела вернуть прошлое, чтобы все было как раньше, без этого кошмара… Иногда утром я просыпаюсь еще в прошлой жизни, и она кажется мне прекрасной, потом я вспоминаю, что осталось сейчас, и содрогаюсь. Я готова простить и начать заново, только никто не просит прощенья. Ведь это не жизнь, пепелище, я одна, жить не на что, дети у родственников… — Она вертела в руках стакан, вино едва не выплескивалось, чудом оставаясь в бокале.

— У папы? Мне казалось, что твой папа тебя ревнует к каждому столбу. Как он тебя вообще замуж выпустил?

— Он-то, конечно, морщился. Но мама проявила редкую энергию.

— Та еще семейка. Спать сегодня будем? Сейчас мне все равно не решить, чем я могу тебе помочь, но я обещаю подумать. Работу могу предложить сразу, а остальное…

— Алик, я тебе нравлюсь? — Ира смотрела на него с тревогой.

— Разве я когда-нибудь это скрывал? Ты же девочка из моего детства.

— Ты спишь со своей домработницей?

— Еще чего! — возмутился хозяин. — За кого ты меня принимаешь? У меня тоже есть принципы. Предпочитаю бизнес-леди с комплексом полноценности. Они при случае и в морду могут дать. Там можно играть, а тут что — футбол в одни ворота. Слезы, сопли. Пусть полы моет.

— Давай я буду полы мыть. Мне надо быть кому-то нужной.

— Месяц помоешь и за отравой побежишь? С тобой все ясно. Тебя надо выгуливать в кадиллаке у моря, что я и задумывал на заре своей юности. Увы, не удалось. Но мечты не меняются, в отличие от людей. Потеряла мешок с деньгами — ищи другой. А я мелкий торговец секонд-хендом, у которого дела идут не лучшим образом. Для принцессы бесполезен. Ну что, спать пойдем? Я, честно сказать, устал. Если у тебя есть возражения или упреки, готов выслушать их завтра.

Они одновременно встали из кресел — вечер воспоминаний был окончен.

Лежа на твердой подушке, он слышал, как льется в душе вода, как ойкнула Ира, и думал, что еще лет десять назад звук ее голоса свел бы его с ума. Поздно, все достается поздно, когда привык к одиночеству. Его желание, как стрела, достигло цели. Но стрелок давно ушел со стрельбища. Чтобы что-то иметь, надо перестать в этом нуждаться до умоисступления. Надо сделать вид, что ты забыл о нем, и тогда судьба принесет тебе желаемое. Выбросит небрежно, как раковину на берег: хочешь — подбирай ее, хочешь — нет.

Он взглянул на картину с глазастым деревом и выбрал себе пару с тем выражением, что понадобится ему на завтра. Это была не самая любимая парочка, но насущно необходимая, поэтому, прикрыв веки, он воспроизводил выражение, пока сон не сомкнул глаза.

Ему приснился вокзал, он шел вдоль застекленной стены и видел людей, на лавках зала ожидания. Мужчины были в камуфляже, а женщины разодеты, как на бал. Все они занимались любовью, на полу валялись туфли на шпильках и кружевное белье. Происходило это чересчур всерьез. Может быть, догадывался он во сне, они провожают мужчин на войну? Он продолжал идти вдоль зала, не особенно вглядываясь. К нему присоединился высокий парень и заговорил, будто они давно знакомы. Парень нравился ему с каждой минутой все сильней, и он старался вспомнить, где они познакомились. За стеклянной стеной декорации поменялись. Вместо вокзальных кресел пошли двухъярусные армейские полки, на них лежали люди, запакованные в прозрачный целлофан.

— Сюда, — дернул его симпатичный незнакомец. Они пошли вдоль полок, что-то разыскивая. Спутник остановился. — Вот же она! — Он стал поднимать с полки обнаженную девушку, спящую в целлофане, она не открывала глаз. В это время кто-то быстро прошел за его спиной, и парень, выпустив ношу, осел на пол. Из обоих рукавов ручьями потекла кровь… В этом сне Авилов плакал из-за этого незнакомца…

Утром Авилов собирался тщательно — не так часто он встречался с братвой. Хотя хотелось бы пореже. Он не делал попыток косить под своего: все равно чужой, и опознают в нем чужого не по внешности, а по речи. Но все-таки из уважения к Босому надел рубашку военного фасона. Разговаривать он брал Толстяка — пьющего интеллигентного юношу, речь которого производила на братков сильный эффект, и брата-два. Задача состояла в том, чтобы не раздражать Босого. Из-за ранения он таскал в голове платиновую пластинку и был псих каких поискать. Раненный в голову на все сто. Братва прикатила минуты на две позже, Босик с тремя подбородками и дополнительным затылком выглядел неважно, сам Авилов рядом с вылощенным Толстяком и нарядным Левой смотрелся оборванцем.