Женщины моментально собрались у окна. Нина, осторожно выглянув из-за спин сослуживиц, увидела, что Тарасов, стоя к ним лицом, с очень решительным, как на своих портретах видом, говорит по мобильному телефону.

– Точно! Настоящий Тарасов! – Фаина метнулась к столу, вытащила из-под стекла календарь с его портретом и приложила для сравнения к стеклу оконному. – Вылитый! Нинка! Где ты его оторвала? Ой! А курточка-то у тебя какая! А под ней и платье какое-то новое! Класс!! Только не говори, что все это тебе подарил Тарасов!!

– Конечно, не он, – сказала Нина и не соврала, потому что платье было подруги, и куртку наверняка покупала Светка, а не Михаил Иннокентьевич. Утром она ее прямо-таки навязала Нине взамен испачканного плаща.

– Неужели вы не видите, что Нина Николаевна прикалывается! – с полным сухого печенья ртом заявил Лактионов. – Наверняка она голосовала, и он ее просто подвез.

– Вы, Виктор Иваныч, когда-нибудь видели, чтобы в метро голосовали? – как можно ядовитее улыбнулась ему Нина.

– Ах да, вы же на метро ездите! – не менее ядовито улыбнулся в ответ и Лактионов. – Запамятовал, понимаешь! Ну, тогда у меня есть другая версия: вы выходите из метро и бросаетесь под эту тачку специально, чтобы нас уесть!

– Знаете, Виктор, вы не стоите таких жертв с моей стороны! Ведь если бы я чуток промахнулась при бросании, вы не чай сейчас пили бы, а собирали бы мне на венок. И я представляю, какую дрянь вы мне купили бы, если бы вам это поручили!

– Нинка! Да не слушай ты его! Он же специально! Расскажи, какой он, Тарасов?

– Если честно, то на самом деле он – женщина! – все еще улыбаясь, сказала почти чистую правду Нина.

– Ну, не хочешь, можешь и не говорить! – обиделась Фаина.

Нина еще раздумывала, что есть правда, а что нет, когда в лабораторию вошли их сослуживица Валентина и начальник Сергей Игоревич. Фаина тут же раздумала обижаться.

– Вы представляете, Нину Николаевну сейчас на работу сам Тарасов привез! – торжественно объявила им она.

– Из финотдела, что ли? – вяло спросил начальник. – А вы не догадались, Нина, спросить его про акты?

– Какие еще акты, Сергей Игоревич! Это ж не тот Тарасов! Это же совсем другой Тарасов! – Фаина лучилась счастьем так, будто сама приехала на «Хонде». – Это же «Вега»!

– Что за Вега? – продолжал ничего не понимать начальник, зато Валентина сразу сообразила и тут же процитировала дурацкий слоган, растиражированный рекламными плакатами тарасовских магазинов:

В «ВЕГЕ» ПРИКУПИВ ДАРОВ,

БУДЕШЬ ВЕСЕЛ И ЗДОРОВ!

Неужели этот Тарасов?

– Этот! Этот! – восхитилась еще раз Фаина.

– Как вы, Нина Николаевна, такая утонченная женщина, – опять встрял в разговор Лактионов, – смогли сесть в «Хонду» человека, который пишет на витринах своих магазинов подобную галиматью про «прикупив даров»?

– Но я же могу выносить, каким ужасным языком вы, Виктор Иваныч, пишете свои исследования, – не осталась в долгу Нина.

– Я на витринах свои исследования не вывешиваю. А люди с техническим складом ума меня вполне понимают! – не сдавался Лактионов.

– Нина, я который раз тебе говорю, не связывайся с ним! – вмешалась в их перепалку Фаина, совершенно забыв уже замечание Нины, что Тарасов – женщина. – Расскажи все-таки, как ты с ним познакомилась!

Нина вкратце и очень честно рассказала, как было дело, но не потому, что страдала отсутствием фантазии, а потому что на вранье пару раз крупно попалась и перестала лгать раз и навсегда. Прочувствовав на собственном опыте, что лучше о чем-то умолчать, чем соврать, Нина так теперь делала всегда. Она умолчала о том, что все дела в «Веге» ведет Светка и, конечно же, о ее нескромном ей предложении, а все остальное: и роскошное жилище Тарасовых с потрясающей винтовой лестницей и паукообразной купальщицей, и чудесный ужин, и потрясающую ванную – все это добросовестно описала, сделав общественности приятное.

– Значит, у тебя, Нина, теперь «лапа» в «Веге», – подытожила разговор Валентина. – Это хорошо! Ты не забыла, что у нас как раз юбилей лаборатории намечается. Может, нам продадут продукты оптом со скидкой?

– Какая ты, Валентина, меркантильная! – покачала головой Фаина.

– Посмотрим, Валя, как наши отношения будут дальше развиваться. Все-таки мы со Светланой двадцать лет не виделись, – отозвалась Нина, мельком глянула на по-прежнему сладко улыбающуюся Галину Андреевну, надела белый халат, взяла коробочку с образцами, рабочий журнал и пошла в другую комнату, называемую приборной. Конечно, Галина сейчас скажет какую-нибудь гадость. Она и так уже держалась из последних сил. Интересно, к чему присосется? Наверняка выдвинет предположение, что Нина теперь станет клянчить у Тарасовых продукты по дешевке. О том, что Нина чуть не отдалась спьяну Михаилу Иннокентьевичу, она, конечно, додуматься не сможет. Хотя… у нее такая буйная фантазия… Нина фыркнула, набрала на дверях код и вошла в помещение с приборами. За одним из компьютеров уже сидел Юра Морозов и заносил какие-то данные в свои бесконечные таблицы. Нина поздоровалась и порадовалась тому, что Морозов ничего не знает про Тарасова, а значит, не будет отвлекать ее от работы. Она включила электронный микроскоп, вставила в держатель образец и нажала кнопку вакуумной откачки. Микроскоп зачавкал и зашипел, выгоняя из шлюзовой камеры воздух. Нине нравились эти звуки, к которым она привыкла за пятнадцать лет работы на одном месте. И как по легкому откашливанию Ляльки она уже знала, что та непременно заболеет, так и по едва уловимому изменению звуков микроскопа она всегда знала, что лучше его отключить и позвать на помощь электронщиков из соседней лаборатории, иначе он по преклонности своего возраста очень скоро и надолго выйдет из строя. Сегодня звуки прибора не предвещали никаких сюрпризов с его стороны. Нина задвинула образец в колонну, включила высокое напряжение, телевизионку, выбрала увеличение и начала изучать образец.

Ведущий инженер Виктор Лактионов был раздражен. Галина за спиной Нины опять сочиняла басни и небылицы, и никто не мог ее остановить: ни Фаина с Валентиной, ни он с Сергеем Игоревичем. Особенно Виктор злился, конечно, на себя. Нина ему нравилась, но встать на ее защиту и оборвать Галину он никогда не мог. Галина Андреевна Голощекина была ужасом их лаборатории. Во-первых, она была хорошим работником, и ее ценили как специалиста, во-вторых, она являлась женой одного из заместителей директора «Петростали». В этом, конечно, ничего ужасного не было, но на такой почве Галина вырастила свои собственные, ужасные свойства личности. Она была самой жуткой сплетницей, какие только могут существовать в природе. Все свои сказания она начинала так: «Я, конечно, человек добродушный, но…» А дальше в высокохудожественной форме шло изложение того, что ей в данный момент пришло в голову. Галина Андреевна говорила горячо, увлеченно, купаясь в своих вымыслах, возносясь вверх на собственной фантазии и не терзаясь никакими угрызениями совести. Она была художником сплетни, мастером возведения напраслины и поэтом наговора. Она сама восторгалась своими такими редкими творческими способностями, холила их, лелеяла и не давала им потускнеть от времени. Она без конца говорила и говорила, подобно радио, которое стоит так высоко на шкафу, что его невозможно отключить. Сотрудники уходили на прибор, возвращались в комнату обработки результатов, а Галина Андреевна продолжала свой бесконечный монолог, мешая людям работать, меняя только персонажей своих бесконечных историй. Ими, этими персонажами, как правило, становились те, которые в данный момент сидели в приборной за микроскопом и анализатором. Галина Андреевна тут же припоминала все низменные инстинкты отсутствующих и все их прегрешения перед ней и обществом за последние пятнадцать лет. Она не боялась повторений, а даже любила их, потому что они позволяли ей вплести в свое повествование что-нибудь новенькое, только что счастливо пришедшее в голову. Часто она даже не утруждала себя тем, чтобы состыковать вновь придуманный штрих с рассказанным ранее, – стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Затишье и всеобщее облегчение наступало только тогда, когда подходила очередь Галины садиться за прибор, а потом обрабатывать результаты исследований. Работать она любила и отдавалась делу своей жизни душой и телом.