— Но вам же его кто-то для экспертизы приносил?..

— Приносили. Из органов. Они хотели на след производителей выйти. Я тогда только подтвердил, что продукт местного, но высокопрофессионального производства, состав назвал. Они потом, насколько помню, все-таки вышли на производителей. Какой-то цех подпольный работал. И там опытные химики-органики подвизались. Вроде даже кого-то посадили тогда…

Пал Палыч, как истинный профессионал, говорил и между тем делал дело. Он достал одну из таблеток, положил в фарфоровую ступку, растер в ступке и специальной стеклянной лопаткой всыпал маленькие порции порошка в пробирки с разными растворами. Шевченко присел на стоящий в углу стул, внимательно наблюдая за тем, что происходило. Через несколько минут Пал Палыч взял в руки пробирку с прозрачным, но, похоже, вязким раствором, на дне которой выпал серый, пепельный осадок, и, вздохнув, показал Шевченко:

— Вот, видишь, эта гадость и не выводится. Сразу видно, кустарная работа. Тот самодельный психоделик, который я исследовал в девяностые годы, такого осадка не давал.

— И что теперь? — встал со своего места Шевченко.

— Подожди, сейчас посмотрим, что нам та докторша симпатичная передала.

С этими словами Пал Палыч достал таблетки, изъятые оперативниками, и с одной из них проделал то же самое — растолок ее уже в другой ступке и рассыпал порошок по пробиркам. И опять в пробирке с прозрачным вязким раствором остался теперь уже не светло-, а темно-серый осадок.

— Ну вот, я так и думал, — озабоченно покачал головой Пал Палыч.

— Что вы думали? — подхватил Шевченко, наклоняясь над столом.

— Это полная кустарщина. Только упаковка старая, девяностых годов. А сделано грязно… Вещества вроде те же, но тот, кто их синтезировал, поленился конечный продукт очистить. А вот эту грязь из организма попробуй выведи. Но мы сейчас что-то придумаем.

«Сейчас» растянулось до поздней ночи. У Пал Палыча в специальном холодильнике-сейфе хранился довольно богатый выбор адсорбентов. И в конце концов они подобрали тот, который был способен по крайней мере отчасти микшировать воздействие самопального экстази.

В конце концов Шевченко взял у Пал Палыча несколько упаковок с ампулами отобранного вещества. Пал Палыч знал, что у Шевченко тоже есть запасы нужных ему лекарств, поэтому согласился на адекватный обмен.

Взглянув на часы, Пал Палыч вздохнул и недовольно проворчал:

— Только вот ночевать придется теперь в городе…

— Я завтра с утра вас отвезу на дачу, — пообещал доктор Шевченко.

— Что мне твое утро… Твое утро — мой день. Клев прозеваю, — продолжал ворчать Пал Палыч.

— Ну, давайте я раньше приеду… — начал было Шевченко, но Пал Палыч его прервал:

— Да не переживай! Занимайся своим делом. Я же вижу, зашиваешься. А меня завтра друг подбросит. Да, чуть не забыл. Я здесь написал заключение. Передай этой вашей докторше. Пусть оперативников обрадует.

Шевченко подбросил Пал Палыча до его городской квартиры, а сам направился в клинику. Крутикова, очевидно, успела не только отоспаться, но и принять душ и подкраситься, потому что выглядела отдохнувшей, свежей и готовой снова флиртовать. Но Шевченко было теперь не до того. Он передал записку Пал Палыча для оперативников и попросил:

— Одноразовые шприцы, срочно! Я сам сделаю инъекции.

Сделав уколы все еще пребывавшим без сознания пациентам, доктор Шевченко оставил в каждой из палат, где те лежали, по дежурной медсестре и устроился на диванчике в ординаторской.

Однако поспать ему не удалось. Уже через полчаса прибежала медсестра и с ужасом сообщила:

— Там они в себя приходят. Рвота началась, понос и… какие-то странные они все…

— Вы что, их одних оставили?! — вскакивая с дивана, возмутился доктор Шевченко.

— Да нет, там и медсестры и врачи возле них… Меня за вами послали… — покраснела медсестра.

Всю ночь медперсонал пытался облегчить страдания несчастных. Две девушки, из тех, что привезли первыми, скончались. А все остальные, как стало ясно к утру, нуждались в помощи психиатров. Их преследовали галлюцинации, и стоило большого труда удержать их от резких неадекватных действий.

— Глаза у них у всех какие-то мутные… — заметила Крутикова.

— Да… — покачал головой Шевченко. — А глаза у нас что? Зеркало души. Так что, увы, теперь они все пациенты совсем другой клиники.

Под утро в клинику доставили еще двух девушек, которые, судя по их боевой раскраске, тоже провели ночь в одном из клубов и наглотались все тех же таблеток. Сделав им уколы, доктор Шевченко понадеялся, что хотя бы им удастся сохранить психику здоровой.

Когда Слепой подъехал к кафе, генерал ФСБ Потапчук в своем светлом летнем костюме с неизменным потертым портфельчиком уже сидел за столиком, но почему-то не внутри, а на открытой веранде и читал газету. Глеб Сиверов, припарковав свой «фольксваген», даже не сразу вышел, но, осознав, что Потапчук и не собирается входить внутрь кафе, не снимая темных очков, направился к его столику.

— У вас свободно? — спросил Глеб.

— Свободно, Глеб, садись, — кивнул Потапчук, складывая газету.

— Не понимаю. Что за дела? — присаживаясь и чуть понизив голос, спросил Глеб. — Нас же могут вычислить…

— Уже вычислили. Уже пасут, — сообщил Потапчук, который, когда улыбался, был скорее похож не на генерала, а на школьного учителя, — вон те двое за угловыми столиками. Один в синей майке, а другой — в черной рубашке с закатанными рукавами.

— И вы так спокойно об этом говорите? Я вас не узнаю, — покачал головой Глеб.

— Расслабься, так надо. Тут меня, да и тебя заодно, я так понимаю, на вшивость кто-то хочет проверить. Не будем создавать им лишние сложности. Пусть проверят. Отчитаются. Премию получат. А нам с тобой главное дело нужно делать. Но, учитывая, что кто-то нас будет контролировать, дело это более чем серьезное. И люди в него втянуты серьезные. И нужно быть готовым к тому, что, если мы слишком глубоко копнем, они вой подымут, тебя или нас подставят… я не знаю, до какой ступени им будет интересно знать правду. Главное, они верят в то, что мы способны им помочь…

— В чем помочь-то? Не говорите загадками… — проговорил Слепой. — Времени у меня в обрез. Я чуть ушел от своего невесть откуда свалившегося на меня напарника.

— И напарник твой — звено из той самой цепочки, и тебе придется ввести его в курс дела и быть перед ним максимально открытым. Хотя кое-что, как ты понимаешь, будет оставаться лишь между нами.

— И как я, интересно, узнаю, что можно мне ему сообщать, а что уже нежелательно? — пожал плечами Глеб.

— Давай закажем кофе и вместе очертим, как говорится, и круг ближний, и круг дальний, — проговорил Потапчук.