– Словом, жизнь моя была беспросветная, – со вкусомприхлебывая кофе, пустилась в воспоминания Галка, – а тут новая напасть. Узналая случаем, что пятиэтажку нашу сносить собрались, а всех жителей отселять вкакой-то район, уж и не помню, как называется, где-то на полпути к Киеву… И такмне кисло стало, что по-быстрому, пока не разнесся слух об отселении, я продаласвою халупу и купила домик в деревне.

Рассуждала Галка просто. Муж все равно пьет, вылечить егонельзя. Но в крохотной «двушке», где поперек комнаты храпит пьяное тело, жизнинет никому, а на селе простор. Выкатила супружника в огород – и пусть себеваляется, авось тапки отбросит.

Вот так они и оказались в Зыбкине. А в придачу к домуполучили сарай и лошадь Женю. Вот с этой Жени все и началось.

У горького пьяницы Алексея было одно положительное качество– любовь к животным. Я хорошо помню, как он постоянно целовал свою жуткуюкошку, названную невесть почему Семирамидой. Оказалось, что всю жизнь Лешкамечтал иметь лошадь, и, когда ему перепала больная, старая и полуслепая Женя,Алексей кинулся рьяно ее выхаживать. Бедная кобыла, не привыкшая к заботе,разболелась совсем, и Лешка извелся, просиживая возле кашляющего животного деньи ночь. Он даже накупил пособий по ветеринарии. Словом, когда через месяцокрепшая Женя вышла на луг, Верещагин с удивлением понял, что он целый месяц непил, а главное, и не хочет пить!

Потом, ни на что не надеясь, Лешка дал объявление в газету:«Отличная конюшня для вашей лошади». И неожиданно получил двух рысаков. Хозяинэлитных лошадей только хмыкнул, оглядев сарай, и собрался уехать со своимилюбимцами, но Лешка встал на колени, упрашивая мужика доверить ему животных.Вот так и завертелось их дело, дающее теперь не только отличный, стабильныйдоход, но и огромную радость.

И Галка, и Лешка закончили заочно Ветеринарную академию.Сейчас у них огромные конюшни, обслуживающий персонал: конюхи, тренеры, кузнец.Лешка не пьет совершенно.

– Да и когда ему нажираться? – объясняла Галка. – Встаем вшесть и пашем, присесть некогда. Знаешь, у него талант, с любой лошадьюдоговорится…

Я только моргала. Бывает же такое! Не замечая произведенноговпечатления, Галка тарахтела дальше:

– Значит, так, сейчас пойдем лошадок смотреть, потом клиентявится, затем пообедаем, ну, двигайся. – Она вытолкала меня во двор и, махнуврукой вдаль, крикнула: – Вон там выгон, а здесь денники.

Я перевела взгляд и увидела, что к нам во весь опор несутсядве громадные собаки ровного черного цвета.

– Это твои? Как зовут?

– Это твои, – хмыкнула Галка, – вымазались в навозе, каксвиньи, и довольны!

Два тела, состоящие из одних тугих мышц, подбежали вплотную,и я узнала Бандюшу и Снапушу, покрытых ровным слоем лошадиных фекалий. Выражаяполный восторг от встречи, собаки хотели броситься мне на шею, но я отскочила своплем в сторону.

– Вася! – кликнула Галка.

Из конюшни выглянул молодой парень в голубом комбинезоне.

– Вымой псов.

– Эй, – крикнул конюх, вытаскивая шланг, – пожалуйтекупаться!

Заслышав знакомый глагол, Банди, обожающий воду, кинулся кшлангу и принялся радостно поскуливать. Снап же мгновенно бросился в дом,откуда слышались крики Зайки.

Поднялась суматоха. Сначала купали Банди, потом ловили всеммиром Снапа, затем осуществили экскурсию по конезаводу и около часа дня сели застол. Но не успел Лешка разрезать сочную, исходившую жиром утку, как закрякалдомофон.

– Кто там? – спросила Галка.

– Каюровы, – донеслось с улицы.

Фамилия отчего-то показалась мне знакомой. Но, порывшись впамяти, я не вспомнила никого с такой фамилией. Однако когда худощавый мужчинас румяным, детским лицом вошел в столовую, я мигом сообразила, отчего я знаюего фамилию. На пороге стоял Михаил, тот самый, чья жена Лена, то линаркоманка, то ли алкоголичка, сбросила на капот моего «Вольво» тряпичного«мужчину».

– Добрый день, – приветливо сказал Михаил.

Сейчас он совершенно не был похож на убогого, бедного,считающего медные копейки мужика. В тот единственный раз, когда я его видела,на Каюрове красовались продранные домашние тапки, вытянутые на коленях нитяныетренировочные брюки, именуемые в народе «трико», и бесформенная футболка,заляпанная краской. Сегодня же на нем были джинсы, да не какие-нибудь, аштучные «Ли», яркий, темно-синий пуловер, из-под которого выглядывал воротниксветлой рубашки. Карманчик пуловера украшал скромный ярлычок «Марко Поло». Посамым скромным подсчетам, свитерочек стоил около трехсот долларов, а ботинки жевысокие, на толстой подметке, явно тянули на все пятьсот… Стоило емупереступить порог, как в воздухе разлился запах «Кензо», вернее, его последнегомужского аромата «Одицы мир», дорогой парфюм, слегка вызывающий, так пахнетбогатство…

– Леночка, – воскликнула Галка, – а я уже думала, что вы неприедете, Лорд-то скучает, ждет тебя.

Вошедшая следом за Михаилом худенькая темноволосая дама,тоже в джинсах и пуловере, хриплым низким голосом сказала:

– Колесо прокололи, а мы сегодня без шофера, Миша сам зарулем…

– Бывает, – хмыкнул Лешка, – давайте садитесь и знакомьтесь.

Началось пожимание рук, и все зацвели улыбками. Михаилскользнул по мне взглядом и не узнал. Я же пребывала в глубочайшем удивлении.Лена? Но ведь она была совершенно социально не адаптирована, сидела в запертойкомнате, несчастная безумная идиотка или наркоманка, потерявшая всякийчеловеческий облик… Может, это не она? И откуда взялось богатство? А оно простобило в глаза. Уши, пальцы и шея женщины переливались и блестели, у Михаила назапястье красовались часы «Филипп Патек». Сев к столу, гости небрежно швырнулина диван кожаные сумочки, она дамский ридикюльчик, он – барсетку, туда жеполетели и сотовые телефоны. А когда подали кофе, Лена вытащила золотуюзажигалку от Картье. У меня у самой есть похожая, и я великолепно знаю, чтоЛена заплатила за безделушку сумму, сравнимую с годовым бюджетом Албании…