– Она опаздывает?

Вопрос был задан сахарным голосом сзади, прямо мне в ухо. Я подскочил и обернулся, слегка напуганный. Меня разглядывала с видом гурмана представительная дама со слишком большим декольте, с растаявшим на крыльях носа гримом. От нее сильно пахло не то розой, не то фиалкой. Ее изрядно переделанное лицо полностью соответствовало тому пудингу под названием «Вторая империя», в который превратилось «Кафе де Пари» с его ложными потолками, золочеными колоннами, росписью под античность. Она сразу напомнила мне вдовушек с напудренными щеками и плотоядными зубами, что восседают в чайных салонах среди царства шоколадных эклеров и ромовых баб, гордясь тем, что свели в могилу по нескольку мужей. Струйка пота стекала с ее шеи в ложбинку между грудями, прокладывая себе русло среди складок кожи. Злоупотребление солнцем сослужило ей дурную службу: медный сожженный эпидермис, похожий на волокна горелого сахара, покрылся паутиной мелких трещинок.

– Вы ко мне обращаетесь?

– Конечно. Я спросила, не опаздывает ли та, кого вы ждете. Эта жара вас так замучила!

– Ошибаетесь, я жду коллегу по работе.

Я принял прежнюю позу с мыслью не допустить никакого излияния чувств. Но ее взгляд по-прежнему сверлил мне затылок, проникал в череп, словно буравчик. Пришлось мне еще раз повернуться в кресле. Ее мокрые губы в ярко-красной помаде оставались приоткрыты в улыбке. Ей удалось меня смутить.

– Что же у вас за работа, молодой человек?

Сидя к ней вполоборота, я коротко объяснил, чем занимаюсь. Время близилось к 16 часам Я оплатил счет, не желая продолжать болтовню со скучающей особой. Но она бесцеремонно засыпала меня вопросами, заставляла отвечать. Я гримасничал, по-прежнему сидя к ней боком. При всем неудобстве этой позы, я пустился в объяснения, которых предпочел бы избежать, но иначе ее любопытство было не утолить. За четверть часа я почти все ей про себя выложил и уже корил себя за легкомыслие. Вежливость меня погубит! Я смотрел на наслоения жира на лице докучливой соседки, толстые пласты, соперничавшие с загаром. Под этим углом – с раздутыми губами, с искусственными скулами – она выглядела довольно уродливой. Она мне бессовестно льстила, называя очаровательным и робким, демонстрировала необузданную страсть к международным вопросам, к роли Франции в мире. Она дошла в своей фамильярности до того, что самовольно уселась ко мне за столик и жестом велела официанту подать нам еще два напитка. Я умирал от смущения и молился, чтобы атташе по культуре вытащил меня, наконец, из этой ужасной западни. Его нелепые откровения я заранее предпочитал надоедливому вниманию этой незнакомки. Она уже позволяла себе нечто такое, чего я несколько минут назад и представить не мог: взяла и взъерошила мне волосы. Я вздрогнул от отвращения, сделал вид, что встаю, и зацепился ногами за ножки стола.

– Успокойтесь, мсье дипломат (я назвался этим пышным титулом), сохраняйте хладнокровие!

Я откинул голову назад, чтобы увернуться от ее беспардонных пальцев.

– Как насчет того, чтобы провести со мной немного времени?

– Благодарю, нет, и речи быть не может.

– Ну-ну, подумайте хорошенько. Не ребячьтесь.

– Нет, правда, это не в моем вкусе.

– Сама вижу, что я не в вашем вкусе: вы считаете меня староватой, да?

Я что-то бессвязно пробормотал и уронил голову.

– Но мнение можно поменять, тем более в тридцать лет.

– Дело не в этом.

– Не уверена. Как вас зовут?

– Себастьян.

– Какое милое имя, до чего допотопное! Так и вижу вас пронзенным стрелами амура!

– Не нахожу связи.

– Не упирайтесь, Себастьян. Меня зовут Флоранс Министерство иностранных дел – моя слабость.

Ничто не могло сбить ее с толку, наглость ее не знала пределов. Мы продолжили обмен банальностями. На конкурсе пошляков нам не было бы равных. Я был совершенно ошарашен, но то, что последовало, меня попросту потрясло. До этой минуты я считал, что имею дело со старой профессионалкой, ищущей клиентов. Есть ремесла, в которых не прощается нарушение возрастной границы, а моя соседка как будто забыла это золотое правило. Я уже привстал, решив откланяться, положить конец этому смехотворному недоразумению, когда Флоранс (придется дальше называть ее по имени) положила вдруг на стол две бумажки по сто евро. Я не поверил своим глазам и от изумления снова плюхнулся в кресло. Я таращился на нежно-зеленые купюры с изображениями ворот и арок, благородно хрустевшие в пальцах моей непрошеной собеседницы.

– Это вам. Берите!

Купюры были новенькие, еще с запахом типографской краски. Я не мог поверить, что это происходит со мной. Я отодвинул деньги к краю стола, прищурился, чтобы выглядеть решительнее, и проговорил:

– Этого хлеба я не ем!

В действительности я не издал ни звука: фраза так и осталась в стадии намерения. Надо было мне бежать со всех ног. А я вместо этого допустил, чтобы Флоранс наклонилась ко мне и выдала обернутую в облачко духов фразу:

– Я хочу вас!

Затем она взяла свои евро и положила их в карман моего пиджака с ловкостью, от которой я совсем оторопел. Официант подмигнул мне, звеня в кармане мелочью. Меня разбил паралич, я густо покраснел.

– Весьма сожалею, но я не изменяю жене. Это дело принципа.

Стоило мне произнести эти слова, как к величайшему своему стыду я испытал острое возбуждение. Прямо скажу, у меня вскочил член, и это была не механическая эрекция, как у потягивающегося сонного животного, а полноценная, максимально твердая – что называется, торчком. Флоранс тут же это заметила, благо на мне были легкие светло-бежевые брюки, и положила мне на бедро свою горячую ладонь, отчего у меня в паху случилось сладостное содрогание.

– Я понимаю, что с вами происходит. Первый раз, да? Это очень волнующе, можете не торопиться.

Ее пальцы скользили по моей ноге, ощупывая каждый миллиметр штанины, прикосновение было полно ласки. Я был в ужасе от своей реакции, внутри меня боролись две натуры, и я ненавидел себя за этот внутренний разлад, за то, что не смог предстать единой глыбой непреклонного отказа. Такого со мной никогда не бывало. Как бы я хотел оказаться дома, за тройным поясом безопасности: квартира, жена, дети!

– Знаешь, ты такая прелесть! Пойдем со мной.

Она уже посмела мне тыкать! Эта женщина собиралась сбыть мне гнусный товар. Ничего, сейчас я поставлю ее на место.

– Я с вами не пойду.

– Расхотелось?

С грубостью торговца скотом она положила на стол еще сто евро. За кого она меня принимает? Зелень купюры колебалась у меня перед глазами, как луг на ветру. Я почувствовал, что эрекция только усиливается, и постарался прикрыться полой пиджака.

– Мне хочется тебя раздеть, почувствовать всем телом твою наготу.

И она высоко задрала юбку, демонстрируя блестящие, словно полированные, ноги. Как она может так ошибаться? Я же совершенно из другого теста, разве я похож на молодчиков с напомаженными волосами, которые шляются по бульварам в поисках свежачка? Что за вопиющая, оскорбительная неразборчивость! Надо все ясно ей растолковать. Она тем временем отодвинула кресло и встала.