что у вас, браслетик?

Вероятно, золотой!

А колечки? Разрешите…

И напрасно вы кричите,

Потому что полицейский завершил уже обход

И чаёк на кухне пьет».

– «Стой! Держите негодяя! –

Завопила Арабелла, руки к небу воздевая, —

О, когда решилась я осчастливить Смита,

Разве знала я, что стану жертвою бандита?

О мой Саймон, как ты мог

Поступить так гадко,

И зачем сидят с кухарками блюстители порядка!»

И вопль ее в ночную тьму

Летел шагов на двести:

«Ну почему, ну почему

Их вечно нет на месте?!»

Кошмарная Шарманка

Соло Несчастной Жертвы

– Мне волосы мать велит заплетать,

Носить аккуратные платья, —

Досада какая! вот буду большая –

Собой уж не дам помыкать я!

– Досталась мне комната в самом низу:

Весь верх захватили сестренки.

Полезла, раз так, я спать на чердак –

Продрогла до самой печенки!

Довольно, трещотки! оставьте меня!

За что мне мученье такое?

Но снова все та же слышна трескотня,

И нет ни секунды покоя.

– Подайте монетку шарманщику, сэр! –

И скрежет, и скрип в этом гимне…

– Лови свой медяк – но сжалься, бедняк,

Подай хоть на грош тишины мне!

Вакхическая ода в честь колледжа Крайст-Чёрч

Налейте мне чашу, наденьте венок,

Я славлю родные пенаты,

Тебя, первокурсник, безусый щенок,

Тебя, третьекурсник усатый.

Да здравствует этот,

И этот, и тот,

И пусть на экзаменах всем повезет!

Да здравствует каждый хранитель ключей,

Куратор – узда развлеченьям,

Инспектор, и лектор, и ты, казначей,

Казнящий бюджет усеченьем;

Доцент и профессор,

Добряк и сухарь,

Что знания свет зажигают, как встарь!

Да здравствует наш многошумный совет:

И Те в нем слышны, и Другие,

Пусть лада и склада пока ещё нет,

Но есть устремленья благие.

В свой срок воцарится

Гармония вновь,

Не зря говорится: «Совет да любовь!»

Да здравствует ректор и весь ректорат!

Почили б на лаврах, но нет же –

Готовы украсить они всё подряд,

Что можно украсить в колледже.

Три вещи я славлю,

Что водятся тут:

Я пью за Талант, за Терпенье и Труд.

Из сборника «Складно? и ладно»

Морские жалобы

Немало в мире гадких есть вещей –

Налоги, пауки, долги и хвори…

Но всех вещей несносней и глупей

Та, что зовется – Море.

Что значит Море? Вот простой ответ:

Ведро воды разлейте в коридоре,

Теперь представьте – луже краю нет.

Вот что такое Море.

Ударьте палкой пса, чтоб он завыл;

Теперь представьте, что в едином хоре

Сто тысяч псов завыло что есть сил, —

Вот что такое Море.

Предстало мне виденье: длинный ряд

Мамаш и нянь, влекущих за собою

Лопатками вооруженных чад, —

Вот зрелище морское!

Кто деточкам лопатки изобрел?

Кто настрогал их столько, нам на горе?

Какой-нибудь заботливый осел –

Осел, влюбленный в Море.

Оно, конечно, тянет и манит –

Туда, где чайки реют на просторе…

Но если в лодке вас, пардон, тошнит,

На что вам это Море?

Ответьте мне: вы любите ли блох?

Не знаете? Тогда поймете вскоре,

Когда поселитесь – тяжелый вздох! –

В гостинице у Моря.

Охота вам скользить на валунах,

Глотать, барахтаясь, хинин в растворе

И вечно сырость ощущать в ногах? –

Рекомендую Море.

Вам нравится чай с солью и песком

И рыбный привкус даже в помидоре?

Вот вам совет – езжайте прямиком

Туда, где ждет вас Море;

Чтоб вдалеке от мирных рощ и рек

Стоять и думать со слезой во взоре:

Зачем тебе, безумный человек,

Сия морока – Море?

Лук, седло и удила

Рыцарская баллада

Слуга, подай сюда мой лук,

Неси его скорей!

Конечно, лук, а не урюк –

Зеленый лук-порей.

Да нашинкуй его, мой друг,

И маслицем полей!

Слуга, подай сюда седло –

Я гневом разогрет!

Не говори, что не дошло,

Ждать больше мочи нет.

Седло барашка, я сказал,

Подай мне на обед!

Слуга, подай мне удила –

Мне некогда шутить!

Пора! – была иль не была…

Что, что? Не может быть!

Как «нет удил»? Ну и дела…

А чем же мне удить?

Гайавата-фотограф

Гайавата изловчился,

Снял с плеча волшебный ящик

Из дощечек дикой сливы –

Гладких, струганых дощечек,

Полированных искусно;

Разложил, раскрыл, раздвинул

Петли и соединенья,

И составилась фигура

Из квадратов и трапеций,

Как чертеж для теоремы

Из учебника Эвклида.

Этот ящик непонятный

Водрузил он на треногу,

И семья, благоговейно

Жаждавшая фотографий,

На мгновение застыла

Перед мудрым Гайаватой.

Первым делом Гайавата

Брал стеклянную пластинку

И, коллодием покрывши,

Погружал ее в лоханку

С серебром азотнокислым

На одну иль две минуты.

Во-вторых, для проявленья

Фотографий растворял он

Пирогал, смешав искусно

С уксусною кислотою

И известной долей спирта.

В-третьих, брал для закрепленья

Он раствор гипосульфита

(Эти дикие названья

Нелегко в строку ложатся,

Но легли, в конечном счете).

Вся семья поочередно

Пред фотографом садилась,

Каждый предлагал подсказки,

Превосходные идеи

И бесценные советы.

Первым сел отец семейства,

Предложил он сделать фоном

Бархатную драпировку,

Чтоб с классической колонны

Складками на стол стекала, —

Сам бы он сидел на стуле

И сжимал одной рукою

Некий свиток или карту,

А другую бы небрежно

На манер Наполеона

Заложил за край жилета,

Глядя вдаль упорным взором –

Как поэт, проснувшись в полдень,

В грезах смутных и виденьях

Ждущий завтрака в постели,

Или над волнами утка,

Гибнущая в урагане.

Замысел был грандиозен,

Но увы, он шевельнулся:

Нос, как видно, зачесался –

Мудрый план пошел насмарку.

Следующей смело вышла

Мать почтенная семейства,

Разодетая так дивно,

Что не описать словами,

В алый шелк, атлас и жемчуг –

В точности императрица.

Грациозно села боком

И осклабилась жеманно,

Сжав в руке букетик белый –

Пышный, как кочан капустный.

И пока ее снимали,

Дама рта не закрывала:

«Точно ли сижу я в профиль?

Не поднять ли бутоньерку?

Входит ли она в картину?

Может быть, мне повернуться?»

Непрерывно, как мартышка,

Лопотала – и, конечно,

Фотография пропала.

Следующим сел сниматься

Сын их, кембриджский студентус,

Предложил он, чтоб в портрете

Было больше плавных линий,

Направляющих все взоры

К средоточию картины –

К золотой булавке, – эту

Мысль у Раскина нашел он

(Автора «Камней Венецьи»,

«Трех столпов архитектуры»,

«Современных живописцев»

И других великих книжиц),

Но, быть может, не вполне он

Понял критика