— Листок? — попросил он приятным голосом у Камиэль. Та передала ему красную страницу из моего досье, которая зависла перед Гадиэлем, покачиваясь в воздухе. — Еще один адвокат…

Последним из трех ангелов был Мастема, темноволосый ангел с красными глазами и бледной кожей. Вот уж кто смотрел на меня неприязненно, так это он. Его пылающий взгляд, которым он буравил страницу из моей папки, я запомнил надолго. Он был ангелом обвинения, для него ни одна душа, попавшая в Чистилище, не была полностью чистой и невинной. Пройти отбор у Мастемы могли лишь самые праведные из умерших людей, то есть, в наше время, практически никто. Больше всего Мастема любил отправлять в Ад продажных священнослужителей — их было в чем обвинить, и вполне заслуженно.

— За прегрешения перед лицом Бога нашего, всемогущего Создателя всего сущего, твоя черная адвокатская душа отправляется, решением трех представителей Господа, судьи всему сущему, в Ад, — холодно произнес Мастема.

— Я не понимаю, как это возможно… — схватился за голову я, когда мой разум смог уместить в себе кошмар всего происходящего. — Да, моя жизнь была далеко не идеальной, но я не плохой человек! На земле моя профессия считается элитной!

— Элита… преобладание одного человека над другими? Ты за это хотел попасть в Рай? — сморщился Гадиэль. — Брат Кальмия, открой Завесу…

— Вот черт! — вырвалось у меня.

— Скоро ты с ним встретишься… — впервые за время судилища надо мной Кальмия произнес хоть слово. Глаза его затуманились, он словно не присутствовал в зале, а был где-то далеко. Ангел поднимал Завесу между Адом и Раем, чтобы я мог провалиться под землю, где меня только что обрекли на вечные муки.

Внезапно стены вокруг меня затряслись так сильно, что я повалился на пол. Все вокруг пришло в движение, кроме трибуны с тремя ангелами, которых «землетрясение» вовсе не задело. Барахтаясь на холодном мраморе, по которому мои ноги и руки скользили в беспомощности, я не понимал смысла слов Кальмии до того момента, как тот самый пол не пошел трещинами, из которых показались десятки тощих рук, покрытых коричневой шерстью. Щелкая длинными, острыми или, наоборот, обломанными когтями, все эти руки потянулись ко мне. Это были черти, и Кальмия говорил именно о них. В детстве нас часто пугают прислужниками Дьявола, мохнатыми и ужасными полузверями, полулюдьми, которые жарят на сковородах души грешников. В реальности черти гораздо страшнее: мерзкие сильные твари, в которых от человека остались лишь большие пальцы, да и те изгибаются во все стороны, легко выходя из суставов. Это делается для того, чтобы их можно было запихивать в рот и ноздри грешников, кричащих слишком громко…

Стоит ли мне запугивать вас муками Ада? Нет, я же не проповедник. Я — адвокат и ваша бессмертная душа, очевидно, недостаточно сильно заботила меня при жизни, и уж тем более она не будет волновать меня теперь, когда я попал в Преисподнюю.

* * *

Теперь уже трудно вспомнить, попал ли я на сковородку Ада сразу же после падения через Завесу, или еще какое-то время мою душу таскали по углам Преисподней, чтобы найти наказание под стать моим прегрешениям. После того как Кальмия открыл проход между реалмами, перед моими глазами все смешалось. Кажется, я даже смог увидеть всю свою жизнь: она яркими вспышками возникала в голове, эпизод за эпизодом, и тут же гасла.

Возможно, я долго падал, по крайней мере, это должно было произойти просто потому, что Чистилище находится выше Ада, куда меня сбросили мои судьи. Волосатые ручищи чертей, которые были посланы за тем, чтобы меня забрать, утянули мою душу прямо в Геенну Огненную, где я был брошен прямо в центр огромной двадцатиметровой сковороды. Покрытие у нее точно было не тефлоновое…

Вокруг меня извивались и стонали другие грешники, их лица были покрыты глубокими ожогами. Раны тут же затягивались, только для того чтобы кожа по всему телу могла гореть заново. Мой костюм и рубашка, а я был все еще в них, ведь никто не потрудился раздевать меня, словно героя на картине Босха, обуглились первыми. Обезумевший грешник, который мучился на сковородке рядом со мной, попытался забраться на меня сверху, чтобы хоть на секунду его тело перестало соприкасаться с горячей поверхностью. Под его черными пальцами моя одежда просто развалилась, и я стал таким же, как все — голым и беззащитным.

Вернее всего картины Ада нарисовал, как мне тогда казалось, Малевич в его произведении «Черти пилят грешницу»: все плоское, темное, одномерное. Вокруг тебя мелькают тени, перед глазами все сливается от боли, а уши заложены от жара и криков, наполняющих воздух. Кажется, я плакал и кричал, дергаясь всем телом, но выбраться не пытался. Моя память подсказывала мне образы из истории, в которых черти вилами закидывали назад на сковороду души тех, кто пытался сбежать. Позже выяснилось, что я провел в пекле каких-то 25 минут. Страшно подумать, что предстояло мне, ведь впереди была вечность.