Все без исключения учащиеся подались вперед, с видимым интересом рассматривая голограмму.

— Каждый наш шаг подвержен действию законов космоса, — вещал я. — Когда мы, поскользнувшись, падаем на землю, тому виной гравитация нашей планеты. Приливы, отливы и прочие колебания морей — это результат движения ее спутников. Основным источником электричества, которым мы пользуемся не то что каждый день — каждую минуту! — является Рейза, звезда нашей планетной системы. Поэтому, говоря об астрономии, мы можем, в сущности, говорить о чем угодно. Как о самом далеком, так и о повседневном. Астрономия — это наука, которая не имеет границ.

Всеобщий интерес к моему рассказу придал уверенности, и, испытывая чувство, чрезвычайно близкое к вдохновению, я продолжил:

— Кроме того, как все мы знаем со школьных времен, историческая родина людей — планета Земля. Не Новая Земля, а та, изначальная, в честь которой наш мир и был назван. Все жители Новой Земли, ее спутников и прочих человеческих планет корнями происходят оттуда. Мы все — потомки первопроходцев, решившихся на заселение новых миров в те времена, когда подобные перелеты никому не казались банальностью. А значит, межзвездная экспансия для нас — не пустое слово. Каждый из нас принадлежит по меньшей мере к двум мирам — Новой Земле и той, первой.

— А сейчас на Старой Земле кто-нибудь живет? — поинтересовался рыжеволосый парень.

В поле моего зрения попал Раджер. Он подмигнул, незаметно поднимая вверх большой палец. Дескать, вот и с первым вопросом тебя. С почином. Сдержав улыбку, я поспешил ответить:

— Да. Население есть, но небольшое. Экосистема планеты основательно испорчена, поэтому сейчас там не лучшее место для жизни. Ситуацию стараются исправить, но пока неизвестно, каких результатов удастся достичь.

— То есть возвращение на историческую родину нам пока не грозит, — вздохнув, заключил светловолосый мужчина немного за двадцать, в котором легко было определить не блондина, а альбиноса.

— Видимо, нет, — подтвердил я. — К счастью, в нашем распоряжении достаточно пригодных для жизни и давно освоенных планет. Был период, что-то около столетия, когда на экспансию и приспособление к жизни в новых условиях уходили практически все ресурсы. Прогресс тогда остановился, а в некоторых областях нас даже ощутимо отбросило назад. Но с тех пор все наладилось, в технологиях произошел очередной скачок, и нет никаких причин опасаться, что человечество потеряет хотя бы одну обжитую планету.

— А это правда, что у людей и всех гуманоидов общие предки?

— Нет. Почти точно нет, — исправился я. — Действительно, была такая теория, гипотеза Бейла, согласно которой не только люди, но и все виды человекоподобных существ происходят с Земли. Якобы те, кто отличается от нас, изменились в ходе очередного витка эволюции, подстраиваясь под природные условия новых планет. Подтвердить или опровергнуть эту теорию исторически достаточно сложно, поскольку космические корабли того времени нередко сбивались с курса, люди теряли связь со своими соотечественниками, и никто не знал, погибали ли они или добирались до пригодных к жизни планет, а если добирались, то до каких именно. С этой точки зрения возможно все. Но то, что мы знаем о законах эволюции и генетики, заставляет сильно усомниться в справедливости гипотезы Бейла. Вероятнее всего, с большинством из гуманоидов мы не родственники.

— Но разве это не удивительно? — снова вмешался рыжий. — Такие совпадения, если они просто случайны?

— Удивительно, — согласился я. — Но не настолько, как можно было бы подумать. Все же многим сходствам можно найти логическое объяснение. Более-менее одинаковым размерам, например. Симметричному строению тела. Органам чувств, устроенным по схеме хищников, а не жертв. Словом, при всех странностях объяснимое тоже есть.

— А сколько существует разумных рас?

Это уже тот, здоровый, чуть ли не единственный из них, кто реально походил на преступника.

— На сегодняшний день нам известно двенадцать. — Повезло, что я в очередной раз знал ответ на заданный вопрос, — в чем-то преподавание оказывается почище иных экзаменов. — Это если включать людей. Но о существовании двух рас из этих двенадцати мы узнали совсем недавно, буквально в последние десятилетия. Так что в любой день кто-нибудь может открыть и тринадцатую.

— Двенадцать… Символическое число, — задумчиво, я бы даже сказал, мечтательно произнес обладатель очков. — Двенадцать апостолов, двенадцать знаков зодиака, двенадцать месяцев…

— Что значит «двенадцать месяцев»? — вмешался здоровяк. — А тринадцатый куда подевался?

— Сказка старая есть с таким названием, — отозвался очкарик.

— На Земле — той, старой — год состоит из двенадцати месяцев, — подсказал я.

— Ух ты! А которого у них нету? — осведомился толстяк с чисто детской непосредственностью.

— У них там вообще вся система другая, — ответил уклончиво, не стремясь признаваться, что названий земных месяцев просто-напросто не знаю.

— А сколько у них дней в году?

— А сутки длиннее, чем у нас, или короче?

Пожалуй, с уверенностью можно было сказать, что мой первый урок удался.

— Кто все эти люди? — спросил я у Раджера, вновь оказавшись в одном из служебных помещений.

Тюремщик помог мне снять «пояс безопасности», у которого была довольно-таки хитрая застежка.

— Убийцы, — просто ответил он.

— Что, все?

Я недоверчиво вытаращил на него глаза.

— В той или иной степени. Но здесь только те, у кого нет отягчающих обстоятельств, таких отправляют во вторую категорию. Рецидивисты, террористы, убийства с особой жестокостью — это все не у нас. Политические тоже. А здесь — те, у кого дела попроще.

— И что, у них такие хорошие условия? Телевизор в камере, широкий выбор курсов, обед из трех блюд?

Я кивнул в сторону кухни, мимо которой мы проходили всего пару минут назад. Нам вослед до сих пор тянулись вполне впечатляющие запахи.

Тюремщик усмехнулся с видом человека, понимающего что-то, чего не может пока уразуметь его собеседник.

— Их приговаривали не к плохим условиям, а к лишению свободы, — заметил он. — Это сурово само по себе, ты постепенно поймешь. Но вообще во «вторых» тюрьмах условия намного тяжелее.

Я задумался, пробуя проникнуться позицией Раджера, но в итоге лишь пришел к выводу, что разделить его точку зрения не могу. Для преступников, получивших срок за убийство, наказание казалось слабоватым. Мысли переключились собственно на преступников, которых я видел совсем недавно и которые так оживленно закидывали меня вопросами о далеких планетах и разумных расах.

— А этот, с очками? — не удержался от вопроса. — Он что, тоже кого-то… того?

— Дядю своего грохнул, — без особых сантиментов сообщил Раджер. — Наследство большое было. Серьезный соблазн. Кстати, неплохо, говорят, спланировал, но все же не все просчитал. Подозрение-то первым делом пало на наследников — ну и на него в том числе. А наши копы, если носом землю роют, редко когда промахиваются.