В девятнадцать лет пора уже обрести в жизни некоторуюопределенность – чего Ольге не удавалось до сих пор. Впереди быласовершеннейшая неизвестность.

Главным образом из-за того, что она до сих пор не знала, ктоже, собственно говоря, она такая. Ее воспитывали наравне с Татьяной Вязинской,не делая меж девушками ни малейших различий, о ней заботились, берегли илелеяли точно так же, как единственную княжескую дочку, наследницу всего, чтотолько у князя имелось, за всю жизнь ей ни словом, ни намеком, ни полувзглядомне показали, что она ниже.

И тем не менее Ольга Ивановна Ярчевская, всему светуизвестно, не более чем княжеская воспитанница. Девица, кровным родством ни скем из обитателей усадьбы не связанная.

Еще несколько лет назад, выйдя из детства и начинаятерзаться первыми взрослыми мыслями, она попыталась хоть что-то прояснитькасательно своего происхождения и обстоятельств появления здесь – но за все этигоды не продвинулась ни на шажок. Впереди была та же глухая стена. Некийтоварищ юности князя, человек благородного сословия, девятнадцать лет назадскончался вместе с женой во время какой-то очередной эпидемии, состояния послених не осталось, как и родственников. Вообще ничего не осталось, кромемладенца, которого благородно и взял к себе в дом князь Вязинский.

Именно так звучало то, что было известно как самой Ольге,так и всем окружающим. И с некоторых пор эта короткая «биография» еекатегорически не устраивала.

Прежде всего потому, что никаких подробностей не удавалосьдоискаться. Более того, еще подростком она обнаружила, что князь откровенно вних путается: однажды сказал, что ее отец был офицером и умер, будучи вотпуску, в другой – что покойный служил по какому-то сугубо статскомудепартаменту. Один раз упомянул, что ее покойные родители обитали в Тульскойгубернии, другой – что младенца везли из-под Вологды. Ольга, в то время ещесовсем молоденькая и наивная, не сумела промолчать и прямо обратила вниманиекнязя на несообразности – после чего разговор о ее родителях уже не поднималсявообще, сводясь к той самой парочке фраз, что цитировались выше. Именно этостарательно повторяли все, кого она, став постарше, поумнее и преисполнившисьнекоторой житейской опытности, пыталась расспрашивать уже не без хитрости.

А еще потому, что она никогда в жизни не слышала эту фамилию– Ярчевские – от кого бы то ни было. Никто не знал таких людей или ихродственников, а это было странно: российское дворянство, связанное целойпаутиной уз родства и свойства, по сути, представляло собою одну большуюдеревню наподобие близлежащей Вязинки. И тем не менее никто никогда не упоминало Ярчевских. И Ольге давно уже приходило в голову, что фамилия эта простовыдумана, как и ее отчество.

Одно время она подозревала, что все гораздо проще,незамысловатее. Что она дочь не неведомого Ивана Ярчевского, а именно что князяВязенского – но появившаяся на свет при обстоятельствах, о которых в светскомобществе упоминать не принято. Они с Татьяной прекрасно знали, что князь,изъясняясь в духе эпохи, частенько дарил своим вниманием не только прелестнициз крепостного театра, но и достойных внимания юных жительниц округи из числапринадлежавших к крепостному сословию. Все это было в порядке вещей, деломсовершенно житейским (все равно что пользоваться стаканами и тарелками изсобственной буфетной). Могло оказаться, что в результате очередного галантногоприключения его сиятельства остался сиротой младенчик женского пола (то бишьОльга), и князь о дитяти позаботился именно таким образом: то ли из высокогодушевного благородства, то ли по капризу души.

Одно время она всерьез пыталась высмотреть в обращении князяс ней какие-то особенные признаки, говорившие именно об отцовстве. И ненаходила. Временами князь с ней обращался даже теплее, чем с Татьяной, авременами с обеими держался так, словно они были для него чужими. Так ничего ине удалось установить со всей определенностью.

А ведь она уже вошла в тот возраст, когда следует думать обудущем. Не проводить же всю жизнь в непонятном качестве «княжескойвоспитанницы»? Жутко представить, что она до старости так и будет ходить поэтим коридорам… Нет, к ней все здесь прекрасно относились, господа как кравной, а люди – с подобающим почтением, но должно же наступить какое-тобудущее? При том, что до сих пор на эту тему не звучало даже и намеков. Понекоторым скупым обмолвкам можно было подозревать, что скромного приданого онавсе же удостоится… а что потом? Стать супругой какого-нибудь захолустного владельцаполусотни душ, армейского поручика в глуши или мелкого петербургскогочиновничка, ютящегося на верхнем этаже доходного дома?

Ей этого казалось мало. Трудно сказать, оформить в словах,чего она хотела и на что претендовала. Ольге просто-напросто хотелось жить заметно,ярко, интересно – как жили в свое время Бригадирша и ее подруги, ветреныекрасотки осьмнадцатого столетия, у которых пылкая любовь к мужьям как-тосочеталась с многочисленными плотскими романами и амурами, а жажда приключенийзаносила то в постель иноземного авантюриста (алхимика, бретера и шпиона – всевместе), то в самую гущу очередного заговора, где проигравших журили не вгостиной, а на плахе, то в вовсе уж загадочные и покрытые мраком тайныпредприятия.

Хотелось не то чтобы блистать и покорять – просто хотелосьжить интересно. Именно так она несколько раз и обращалась к Богу: «Господи,сделай мою жизнь интересной!» При одной только попытке представить себясупругой какого-нибудь коллежского регистратора (потрепанный капот, чад на кухне,вороватая прислуга в лице одной-единственной глупой бабы) или захолустногопоручика где-нибудь в Тамбове или Оренбурге охватывало такое отчаяние, чтовпору утопиться. Определенная доля вины лежала, конечно, на романах из богатойкняжеской библиотеки, но только что доля. Что-то было в самом Ольгиномхарактере, пылком, беспокойном и упрямом, протестовавшее в полный голос против тусклойжизни…

Оттого-то она и возлагала немалые надежды на гадание – ещебольшие, чем Татьяна. Появление на лунном диске суженого, без сомнения, внеслобы в жизнь какую-то определенность, можно было бы хоть что-то узнать о будущем…и, быть может, набраться дерзости и попытаться его изменить. Но все внезапносорвалось. Гадание по Дуняшиному рецепту, безусловно, действовало – но преподнеслосовершеннейшие загадки, не поддающиеся толкованию…

Повернув голову к двери, не отрывая затылка от мягкойспинки, Ольга громко позвала:

– Дуняшка!

Та возникла так молниеносно, словно все это время стояла удвери, держась за ручку. Возможно, так и было: девчонка аж притопывала на местеот неодолимого любопытства…

– Иди-ка сюда, – сказала Ольга, не меняяпозы. – И рассказывай, что за глупостей ты мне насоветовала…

Дуняшка присела на корточки у ее ног, подняв голову, глядя снекоторой обидой. Особым умом она не блистала (дурочкой, впрочем, тоже небыла), но к Ольге, смело можно сказать, была привязана и служила не за страх, аза совесть. Но сейчас она вызывала у Ольги глухое раздражение.