— Он здесь, — еще раз произнесла Жека. — Онздесь, и он мертв.

— Ты с ума сошла…

— Сойду, если ты сейчас не приедешь.

— Звони в милицию. Я приеду, звони в милицию…

— Если бы ты видела… Приезжай. Я никуда не будузвонить, пока ты не приедешь.

— Хорошо. Я беру машину. Буду у тебя через полчаса. Тывыдержишь?

— Приезжай…

Я выскочила из “Валхаллы”, напрочь забыв обИнгрид-Хильде-Бригитте-Анне-Фриде из шведского консульства и спустя двадцатьпять минут была возле Жекиного дома в Купчине. Она ждала меня на скамейке уподъезда, сжавшись в комок. Светлый Жекин сарафан вымок от пота, а лицо — отслез. Она вцепилась в мою руку, больно оцарапав ладонь ногтями.

— Пойдем, — сказала я.

— Нет…. Подождем немного. Меня вырвет. Меня ужевырвало.

— Хорошо. А теперь объясни, что произошло. Ты ведьдолжна была вернуться в пятницу, а сейчас только среда…

— Ты хотела, чтобы я приехала в пятницу?.. Боже, боже…Я сама не знаю… Проснулась сегодня в пять утра. Нет, не проснулась… Села вкровати и поняла, что должна быть в Питере.

— Предчувствие?

— Нет… Нет… Я просто должна была приехать.Представляешь, если бы я вернулась в пятницу с детьми, и они бы увидели весьэтот ужас…

— Ужас?

— Идем, — сказала Жека, и боль в ладони от ееногтей стала невыносимой. — Он там. Идем, ты все увидишь сама.

Когда мы вошли в подъезд, решительность сразу же покинулаЖеку. Мне пришлось волоком тащить ее по ступеням, она то и дело останавливаласьи хваталась за перила. На третьем этаже ее снова вырвало.

— Черт возьми, — я даже рассердилась — нанее. — Держи себя в руках, Жека.

— Посмотрим, как ты будешь держать себя в руках, когдаувидишь все это…

В квартиру она так и не зашла, осталась сидеть на лестничнойплощадке. Устав сражаться с ее страхами, я толкнула дверь и оказалась вприхожей, знакомой до последней мелочи: ботинки Лаврухи-младшего под вешалкой,куртка Катьки-младшей на вешалке, Жекина дубленка, мой плащ, ватник Снегиря…

Я сразу почувствовала запах. Нет, не запах разлагающегосятела, а запах самого Быкадорова. Адскую смесь, в которой первую скрипку игралкузнечик, раздавленный в пальцах. Я пошла на запах, мимо гостиной и детской — вЖекину спальню. Дверь была приоткрыта ровно настолько, насколько Жеке хватилосил приоткрыть ее. С внутренней стороны она была забаррикадирована трюмо, накотором Жека держала кремы от морщин, ватные шарики для снятия макияжа иполуистлевшую коробочку “Коко Шанель”.

Я протиснулась в узкую щель и оказалась в спальне.

Запах раздавленного кузнечика стал нестерпимым — в креслепротив окна сидел Быкадоров.

Мертвый Быкадоров.

Комната поплыла у меня перед глазами: я видела его чернуюмакушку, схваченную первым хрупким ледком седины (что с тобой, Быкадоров, тыизменил себе, седина так не вяжется со святым Себастьяном), его опущенныеплечи, на которых я столько раз бывала распята, как на кресте. Я все еще нерешалась взглянуть ему в лицо. Тело, вот что сбило меня с ног: оно не отпускаломеня, даже мертвое.

Быкадоров был абсолютно голым. Ничего удивительного, если тысобираешься жить. Но для смерти можно было бы выбрать одежду попристойнее. Якоснулась плеча Быкадорова: оно было холодным, нет — прохладным. Никаких следовнасилия, даже постельные баталии обходились ему дороже… Это успокоило меня, и янаконец-то решилась.

Его лицо, совсем незабытое, знакомое до последней поры итрещинки на губах, стало еще красивее. Нет, оно стало дьявольски красивым.Именно — дьявольски: в мертвых глазах поблескивал незнакомый мне потусторонний огонь.Я пошла вслед за этим огнем, по направлению взгляда, и уткнулась в батареюотопления… Нет, в то, что стояло у батареи.

Небольшая доска, старая картина, полустертое изображение.

Мое собственное изображение.

Голый мертвый Быкадоров смотрел на меня.

На секунду мне показалось, что я теряю сознание. Я села накраешек кровати: картина у батареи и тело Быкадорова раздирали меня на части.

Нет, конечно же, это была не я — во всяком случае, сходствобыло не таким пугающим, как могло показаться на первый взгляд. Только рыжиеволосы и овал лица. И еще, пожалуй, глаза и чуть приподнятые кончики губ. Лоббыл слишком высок, должно быть, подбрит, как у всех случайных моделей ЛукасаКранаха. Только одно я знала точно: этой вещи никогда не было в нашей жизни,она никогда не принадлежала нам — ни Жеки-ной квартире, ни моей галерее, нимастерской Снегиря. Значит, ее принес Быкадоров. Принес, закрылся с ней вкомнате, разделся догола и умер, глядя на нее.

Я заставила себя встать с кровати и подойти к окну. Икоснуться картины. Она оказалась прохладной — такой же прохладной, как и плечоБыкадорова. Она не принадлежала не только этой квартире, но и этому веку, ясразу же определила это, недаром столько лет меня мурыжили в Академии художествсо всеми вытекающими отсюда последствиями.

Как же она хороша, черт возьми! Даже несмотря на холод,идущий от нее. Я дотронулась до рыжих волос девушки и вскрикнула: мнепоказалась, что веки ее задрожали. И только тогда мне в нос ударил запах уженачавшей гнить плоти. Я в ужасе обернулась на тело Быкадорова. Еще минуту назадон был совершенен, теперь же я увидела трупные пятна, взрывающие его тело,расползающиеся по нему, как тараканы.

Оставаться в спальне было невыносимо. Я выскочила оттуда, всамый последний момент прихватив доску и с маху закинув ее на стенку, подкоробку от радиотелефона “Панасоник”, к сломанным роликам Лаврухи-младшего: сподбритым лбом девушки я разберусь потом. Отдышавшись и волевым усилием подавивтошноту, я набрала номер милиции.

Из всей нашей троицы я слыла самой практичной.

* * *

Они не заставила себя долго ждать и приехали почти сразу.Еще до того, как я успела построить линию поведения и забрать с площадки Жеку.

Первым в квартиру протиснулся относительно молодой человексо строгим ежиком на голове и такой же строгой вертикальной морщиной междубровями. Казалось, ему совершенно плевать на жару: твидовый пиджак былабсолютно стерилен и даже не морщил под мышками. Следственная бригада заняласьтелом Быкадорова, а мы с твидовым пиджаком уединились на кухне.

— Капитан Марич. Кирилл Алексеевич, — представилсятвидовый пиджак.

— Соловьева. Екатерина Мстиславовна, — отчеканилая, с трудом подавляя желание рассказать строгому юноше всю свою биографию.

— Вы обнаружили труп?

— Нет. Труп обнаружила хозяйка.

— А вы не хозяйка?

— Я — подруга хозяйки.