Готовясь в путь, Кинг надевал белый льняной костюм, который был ему уже немножко маловат и к тому же слегка заляпан, несмотря на все попытки матери его отстирать, с желтоватыми пятнами под мышками.

– Функциональность важнее внешнего лоска, – говорил нам Кинг еще давно.

И впрямь ничто из того, что было ему впору, настолько хорошо не отражало свет. Кроме того, он обматывал белой хлопковой тканью кисти и ступни и прихватывал с собой широкие отрезки кисеи, чтобы закрывать ею рот.

Все мы собирались на берегу его проводить и наблюдали, как Кинг неторопливо идет по пирсу. В такие дни нам разрешалось поплакать, поскольку это все же был наш отец и именно он нес ответственность за жизнь каждой из нас. Мы оглядывались назад, на наш общий дом – на то жилище, что благодаря этим и другим его стараниям являлось для нас безопасным, и нас переполняло щемящее чувство признательности. Благополучно забравшись в лодку, Кинг поднимал на прощание ладонь. Когда он наконец отплывал, мы снова, с еще пущим рвением, принимались делать дыхательные упражнения, ощущая приятную легкость в душе и в голове. При этом мы высоко вздымали руки. Не плодом ли нашего воображения была та неведомая хмарь в дальней дали океана – тот барьер, что предстояло ему пересечь? Вполне может быть.

Довольно скоро Кинг скрывался из виду. Поначалу он некоторое время двигался вперед по прямой, после чего сворачивал вправо и наконец покидал бухту. Мы знали, что легкие у него достаточно здоровые, чтобы отфильтровать случайно попавшие туда токсины, даже если его крупное тело окажется ослаблено враждебной атмосферой. Когда мама принималась плакать, мы все втроем успокаивающе гладили ее руками.

В дни его отсутствия у нас не бывало ужина как такового. Вместо этого мы питались крекерами, подъедали последние консервы, которые мама вскрывала куда чаще обычного, поскольку к нам вскоре должно было прибыть все новое: какие-то предметы обихода, продукты, способные долго храниться, мешки с рисом и мукой. Иногда, бывало, и украшения с финифтью, которые Кинг опускал маме на ладонь, и она зажимала их пальцами. Целые галлоны хлорки в больших синих канистрах. Еще кое-что по нашим собственным запросам: мыло, пластыри, карандаши, спички, фольга. Я неизменно просила привезти шоколад, и мне всякий раз в этом отказывали, что не мешало мне просить снова и снова. Журналы для матери, упакованные в трехслойные бумажные пакеты и с легкостью поднимаемые нами, девчонками, которым запрещено было эти журналы читать.

Поездка обычно занимала у Кинга три дня. Первый день – чтобы добраться до большой земли, второй – провести там, а третий – на обратную дорогу. В день предполагаемого прибытия Кинга мы ждали его целый день. С утра мы дружно помогали матери готовить праздничный ужин по случаю возвращения. Саднящими пальцами мы очень споро орудовали ножами на пятнистых от старости, разделочных пластиковых досках, измельчая лук до размеров рисинок и отправляя его полупрозрачную россыпь обжариваться в сковороде. Мы всей душой концентрировались на этом занятии. Заканчивая с одной луковицей, мы, прежде чем взяться за следующую, поднимали взгляд к просторным окнам, занимавшим большую часть кухонной стены, и искали на глади бухты точечку отцовской фигуры.

Уже в сумерках мы наконец замечали вдали его лодку и торопливо выстраивались на берегу, чтобы его поприветствовать. Возвращался он к нам какой-то обмельчавший и подавленный, и для нас очень важно было не показывать, насколько тяжело нам это видеть. Поэтому мы старательно держали на лицах улыбки, несмотря на то что глаза у него были сильно покрасневшие, а подбородок без ежедневного бритья с утра и перед ужином покрывался густой порослью. И запах от него исходил всегда вонючий. К счастью, он сам не хотел, чтобы кто-нибудь к нему прикасался сразу после возвращения, даже мама. Мы оставались разгружать лодку, а он тяжело брел на второй этаж, чтобы как следует отмокнуть в ванне и смыть с себя всю скверну тамошнего мира. К тому времени, как Кинг спускался к ужину, выглядел он немного поживее, хотя под глазами все равно оставались рельефные темные круги, словно к его лицу кто-то приложился резцом. А к следующему дню он уже возвращался к нормальному своему состоянию, к привычным размерам, но все равно еще несколько дней держался от нас на расстоянии, на случай если вдруг принес какую-нибудь отраву с собой, и нам без конца напоминали, насколько легко нам повредить здоровье. Можно подумать, мы могли о том забыть.

Как-то раз меня поймали на том, что я открыла один из привезенных журналов. Мама оставила их лежать в бумажных пакетах на бывшей регистрационной стойке, отвлекшись ненадолго на что-то срочное по хозяйству. Скай увидела, как я его читаю, и громко заорала, по-настоящему за меня испугавшись, отчего все мигом сбежались ко мне. И хотя я не успела одолеть и вторую страницу, меня все равно заставили всю оставшуюся неделю ходить в латексных перчатках, на случай если я могу кого-то заразить, а еще до конца недели отлучили от ужина. Сестры приносили мне в комнату тонко намазанный маслом хлеб и сушеную рыбу, что удалось им припрятать под столом на коленках. Грейс сопровождала свои подношения строгими выговорами насчет того, как глупо я поступила. А Скай к своим угощениям присовокупляла искреннейшие извинения, что подняла тревогу. Естественно, я с легкостью ее простила – ведь ее крик был доказательством ее заботы, любви ко мне. Точно так же она заорала бы, если бы рядом со мной вдруг вскинула голову гадюка, метнувшись с обнаженными клыками к моей протянутой руке.

Грейс, Лайя, Скай

На пробковой доске у стойки регистрации пришпилен листок бумаги. В заголовке лаконично указано: «Симптомы». Далее идет перечень:

– Кожный зуд

– Исхудание и сгорбливание тела

– Необъяснимые кровотечения из любых мест, в особенности из глаз, из ушей и из-под ногтей

– Выпадение волос

– Истощение и упадок сил

– Затрудненное дыхание, тяжесть в горле, в груди

– Беспричинное оживление

– Галлюцинации

– Полный коллапс организма

Бесполезно пытаться скрыть все то зло, что мог нанести внешний мир, если женщина вовремя не предприняла нужных мер, защищая свое тело.

Когда к нам прибывала какая-то новая женщина, мама с самого начала могла определить, насколько серьезно та больна и есть ли шанс ее еще спасти, и удрученно качала головой, пеняя на безнадежную враждебность большого мира и полную невозможность от этого защититься. Не их, дескать, вина, что тело оказалось не готово к этому.

– У нас совсем юные девочки, – помнится, приглушенно сообщала она очередной новоприбывшей пациентке из-под кисейного шарфа, топорщащегося возле рта. Возможно, та женщина просто была чересчур взволнована поездкой. При переправе к нам на остров у нее, похоже, случилось кровотечение из носа – смазанные пятна крови до сих пор виднелись на рукаве в том месте, которым она утерла ее с лица. – Пожалуйста, подождите пока на пляже. Просто на всякий случай.

Бывало, этим женщинам хватало всего несколько часов в новой атмосфере, чтобы почувствовать себя намного лучше. Из окна было видно, как они отдыхали на берегу, положив головы на свой убогий багаж, и мы своими глазами видели, как у них восстанавливаются силы – в точности, как у Кинга, когда он возвращался на нашу землю. Видели, как расправляются у них плечи, как проходит в теле дрожь.