– Слушай, – вклинилась в разговор Юлька, – а нельзя твою вечеринку на следующие выходные перенести? Просто не хочется обижать человека…

Юлька так и не смогла понять, что такого ужасного она сказала, но на неё обрушились все девчонки класса. Мол, она не понимает! Перенести! Легко сказать! Что, у Алисы гостиница, что ли? Когда захотел, тогда и приехал? Да это единственный шанс! Да куда ваш лес денется! Корочка не переживет? Да и пусть!

– Ой, мне в общем всё равно! – стараясь быть равнодушной, сказала, наконец, Лапочка. – Я же никого не заставляю. Просто подумала, что все уже выросли из кукол и детских праздников.

Девчонки захихикали в открытую, а Юлька вспыхнула: у неё на полке до сих пор сидели две любимые куклы. Все девчонки это знали. Ну и что? Она же с ними не играет уже, они просто так там сидят, смотрят на Юльку.

– Но если нет, я никого не заставляю. Кто хочет – жду в воскресенье в 9 утра на остановке «Университет», – и полная собственного достоинства Лапочка села на своё место.

Это была победа. Полная и сокрушительная. Все девчонки за неё, ясно как день. А если вдруг не будет Озарёнок – тем лучше. Хотя после заявления про куклы куда она денется? Юлька, вообще-то, полезный человек: у неё фотик мощный и фотографирует она классно. А с Листовским Алиса вечером переговорит ещё по телефону. Поедет как миленький! Поползет. Будто она не видит, как Тёмочка на неё засматривается!

Больше всего Юлька любила, когда идёт дождь. Даже если уже не первый день идёт. Любила садиться у окна и смотреть, как капли лупят по асфальту и крышам. Это если дождь сильный. Но и тихий дождик тоже хорошо: он не лупит и не идёт, он шуршит. По дорогам и по крыше.

К фасаду дома примыкало кафе с плоской чёрной крышей, и если открыть окно Юлькиной комнаты, то окажешься как раз на ней. Все Юльке завидовали. На крыше можно было играть в бадминтон, делать зарядку и пить чай. Юлька в бадминтон не играла, потому что воланчик все время улетал во двор и приходилось за ним бегать через квартиру и подъезд. И зарядку не делала: ага, попробуй-ка на глазах у всего города.

Но иногда ночью она выбиралась на крышу, садилась у стены, закутавшись в одеяло. Если было много мыслей в голове, она брала с собой ручку, толстую тетрадь, ту самую, где фотография Листовского лежала, и записывала туда всё, о чём хотелось кому-нибудь рассказать, но не рассказывалось даже Анюте. Своему дневнику Юлька доверяла всё. Она смотрела на уснувший город, вздыхающий во сне редкой перекличкой далёких поездов, шагами припозднившихся прохожих и медленно проезжавших машин. Звёзды висели дождевыми каплями над головой, и от светофоров ложились на асфальт размытые цветные полосы.

Когда утром, сквозь сон, она слышала шаги дождя по крыше, то вставала с улыбкой. Ей нравилось выходить в дождь из дома и чувствовать влажный воздух и особенный запах мокрого асфальта и немножко – моря. Нравилось идти под дождём в школу. Нравилось, что улица становится разноцветной от зонтиков. Сама Юлька всегда ходила без зонта, а все куртки выбирала с капюшоном. Можно подставить дождю щёки или поймать его на ладонь. Да и про сохранность зонтика думать не надо.

В школе Юлька терпеть не могла переобуваться. В тесном холле, в толпе, приходилось и обувь менять и следить, чтобы всё в порядке было с платьем и чтобы случайно в сутолоке не уволокли твою сумку. Всё это было противно, будто кто-то подсматривает, как ты чистишь зубы. Юлька всегда старалась забиться куда-нибудь в угол и переобуться побыстрее. А дежурные голосили у дверей: «Где твоя сменная обувь? Никаких «вытру», обувь где?»

И хотя Юлькина на месте, она всегда нервничает и устаёт. А чего нервничать? Сейчас вот ещё в раздевалку, но это даже весело: можно столкнуться с Листовским, отвести взгляд и сделать вид, что не заметила, а вешая куртку, оглянуться и встретиться глазами. И глаза будут синими, как осколки неба, брови хмурыми, уши розовыми. Артём красивый. Артём Листовский такой красивый, что у Юльки замирает сердце, когда она на него смотрит. Каждая чёрточка его лица заставляет Юльку медленно умирать от какого-то странного, острого чувства: высокий лоб, тёмные брови, прямой крупный нос, родинка на щеке, синие глаза в обрамлении тёмных густых ресниц, а главное – улыбка. Когда Тёма улыбается, на правой щеке появляется глубокая ямочка, и Юльке всегда хочется улыбнуться в ответ. И подпрыгнуть! И сделать сальто-мортале! И закричать на весь мир, как сильно она любит Тёму Листовского!

В школу хорошо приходить пораньше. Хорошо стоять у окна в пустом ещё коридоре и ждать своих. Или смотреть в окно – как мокнут под дождём тополя. Артём тоже иногда приходит в школу пораньше. И вот они стоят у разных окон, в трёх метрах друг от друга, она смотрит на дождь, он – на противоположную стену. Молчат: сложный класс, в котором девочки и мальчики не общаются друг с другом.

Класс, в котором Юлька училась восьмой год «подобранный». Первой учительницей у них была Мохова Инна Юрьевна, учитель высшей категории, обладатель несметного количества грантов, автор методик и мастер игровых уроков. К ней мечтали записать своих чад родители первоклассников всего района. Поэтому Инна Юрьевна сама могла выбирать себе учеников. Или точнее – их родителей. Почти все дети в её классе были либо учительскими детьми, либо детьми начальников, либо просто людей полезных. Взять хотя бы Юльку: её мама работает на радио, человек в городе известный. У Славки Гусельникова родители работают в институте, заслуженные профессора, у Тани Осокиной отец – заместитель мэра, а у Листовского родители – врачи в седьмом поколении, мама Тараса Сеги – завуч школы, папа Максика – директор автопарка, у Алисы папа – директор банка, а у Софии мама в Министерстве образования работает. Ну и так далее. Людей, которые «просто», в их классе очень мало, на пальцах пересчитать можно. На одной руке.

Ещё их класс – сильный. Самый сильный в параллели. Многопрофильная гимназия № 128 плохих учеников не держит. Ганеев – исключение.

– Держат из жалости, – фыркает каждый раз Алиса. Три года назад у Ганеева разбился отец-дальнобойщик. Женька в семье остался старшим. После школы он подрабатывал, помогал матери поднимать двух сестрёнок и брата. Ему нужно было закончить девять классов, чтобы поступить в училище.

– Мешает он тебе, что ли? – вступался обычно Листовский. Кроме всего прочего, Артём был ещё и благороден.

– Мне – нет! – фыркала Лапочка. – Но на рейтинге класса сказывается! Мы который год по успеваемости уступаем «ашкам» и «вэшкам», а всё из-за Ганеева! Тебе, конечно, наплевать на честь класса! А если бы мы все вместе, всем коллективом…

Юльке эти призывы и лозунги всегда казались ненастоящими и смешными. Никогда они не были «всем коллективом», тем более дружным, тут психолог, конечно, права. С первого класса у них то стычки, то войны, то бойкоты. Из-за ерунды. Света не так посмотрела на Софию, Надя не то сказала Кате, Катя не так передала всё это Алисе и так далее. Юльке дважды объявляли войну и дважды бойкот.

Война – это даже весело. Но это было ещё в начальной школе и напоминало игру. А вот бойкот – это серьёзно. Это когда ты остаёшься одна, потому что против тебя настроили всех остальных и гордость не позволяет выяснять отношения и разбираться, кто что там сказал. Когда некому позвонить, спросить про домашку, когда смолкают все разговоры, стоит тебе зайти в класс, когда на большой перемене ты сидишь одна за столом и глотаешь завтрак побыстрее, а в раздевалке на физкультуре забиваешься в самый дальний угол.