Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Начал играть на кладбище в орлянку и до сих пор не может остановиться.
Белек задрал сивые брови:
– Орлянка? Ты смущаешь меня словами, смысл коих подернут туманом.
– Привыкайте, я из другого мира.
Старый маг в ярости затряс кулаком:
– Не смей ты говорить словеса, смысл коих темен, иначе подозрения падут на тебя!
Хм, в этом он, пожалуй, прав. Только как узнать, какие слова говорить нельзя? Нет, конечно, слово «синхрофазотрон» определенно произносить не стоит, а вот всякие мелочи вроде названий азартных игр, алкоголя, одежды… Спалюсь ведь, ей-ей, спалюсь… Белек вложил в меня знания местного языка, но вот беда – местный словарь и земной перепутались, да так капитально, что я в беглой речи практически не могу себя контролировать.
Ладно, разберемся. Буду уверять всех, что просто умничаю, вкрапляю в свою речь какой-нибудь иностранный язык. Согласно «легенде», я не очень умен, а такие люди любят, нахватавшись по верхам разных знаний, щегольнуть ими при случае. Вот и я буду умничать, сделав серьезное лицо. Местным женщинам определенно понравится. «Же не манж па сис…», как его там…
Жестом я успокоил Белека:
– Я учту.
– Учти! Помни! И действуй! Ты должен взять в руки мандат, лежащий под хрустальной полусферой в храме Ашара, не позднее чем через две недели! Иначе он станет просто бумагой, и назначение твое пропадет, сгинет, а значит, и мои усилия пойдут прахом!
Ёк. Час от часу не легче.
– Хм. То есть спустя две недели бумажкой этой можно будет… в бумажку эту можно будет завернуть что-то ненужное, да?
– Ты разумеешь истинно, Торнхелл. Тебе потребно торопиться в Норатор, столицу Санкструма, дабы принять мандат, а с ним – и свое назначение!
Внутри меня колыхнулась волна раздражения.
– А сколько дней пути отсюда до Норатора?
– Полторы недели, если не будет сильной распутицы. Ныне весна, и дожди зачастили изрядно.
Я с хрустом сжал кулаки.
– Так какого… лешего вы провели обряд на окраине страны, а не в столице? Мне что теперь, переться две недели по этим… – я кивнул на окно, из которого, если открыть створку и выглянуть, открывался вид грязевых дебрей, – по вашим замечательным болотам?
Маниакальное возбуждение буквально подбросило старика в кресле, однако он быстро овладел собой, раздраженно цокнул языком и сказал:
– Ты невежа. Персона Торнхелла приметна, и вблизи столицы слишком много глаз следили бы за ним. К тому же магический ритуал такой мощи могли проследить вблизи Норатора имперские маги… – Старик закашлялся.
Стукнуть бы тебя в глаз, старый пи… не важно кто, но что старый и «пи…» – по крайней мере, по отношению ко мне – это точно.
– Мы опасались, что Торнхелла невозможно будет перехватить по пути, однако же нам весьма повезло – получив известие о своем назначении, он двинулся в путь один, по своему обыкновению проигравшись в карты неподалеку отсюда, в Рыбьих Потрохах… Нам удалось завлечь его в Выселки посулами злата и блуда… Затем мы опоили его. Отсюда, из Выселок, путь начнет уже новый Аран Торнхелл – путь начнешь ты!
Я сделал отметку в памяти: сразу по принятии архканцлерства переименовать Рыбьи Потроха в Голубые Фиалки.
А вот «мы» – это уже интереснее, это значит, у Белека есть здесь, в Выселках, соратники. Если я, положим, откажусь от щедрого предложения и решу вести жизнь… я не знаю – ну, какого-нибудь странствующего искателя приключений, дадут ли мне уйти? Сомнительно. И сомнительно, что меня вообще оставят в покое в Санкструме – градус внимания к моей персоне слишком высок, не говоря уже о том, что за этим Торнхеллом тянется шлейф игорных долгов. Он, разумеется, решил взять мандат архканцлера, дабы поправить свои дела: судьбы страны, спасение государства авантюристов такого рода не интересуют. Как и сказал Белек, блуд и злато – вот все, что нужно таким прощелыгам.
Я взглянул на свое отражение и чуть заметно ему подмигнул. Ну, по сравнению с тем, как я выглядел раньше – очевидный регресс. Не стал я сексуальным мачо, хотя определенный шарм во внешности Торнхелла очевидно есть. Нет, мужчина всегда остается мужчиной – я смотрю на себя и прикидываю в уме, буду ли я нравиться женщинам с такой унылой и мрачной рожей. Блуд и злато играли и в моей прежней жизни не последнюю роль. Однако я не авантюрист. Если я берусь за работу, то исполняю ее на совесть. Можно назвать это самурайским кодексом чести, наверное… Другими словами, если я «устроюсь на работу» архканцлером, никто не посмеет упрекнуть меня в конце двухгодичного срока в бездействии, или, того хуже – в том, что я принял должность ради того, чтобы набить свой карман. Но и о кармане своем я тоже позабочусь – умеренно. Я буду бороться с развалом страны, Коронный совет будет бороться со мной. Сколько лишних дыр насчитали на теле Юлия Цезаря после того заседания Сената? За двадцать, кажется… Только мне не слишком-то страшно. Обычный человек боится страдать и выбирает путь наименьшего сопротивления, а я лезу туда, куда обычные люди не ходят, и постоянный профессиональный стресс, адреналиновая приподнятость для меня – норма. Ну а возможность сгореть на работе есть всегда, этот риск я учитываю.
Я спросил:
– Но если по пути случатся непредвиденные встречи, за две недели я могу и не успеть. Значит, мандат пропадет? Накроется мокрой… мокрым… не важно чем накроется, но накроется?
Глаза старика лихорадочно блеснули, голос поднялся до пронзительных нот:
– Ты успеешь! Обязан успеть!
– Очень надеюсь на это. Но тем не менее поясните: мандат пропадет, если я не возьму его в руки за две недели?
Лицо Белека исказилось в агонизирующей злобе: по-видимому, мысль о том, что выстраданный мандат пропадет, была ему нестерпима.
– Ты успеешь! Успеешь, Торнхелл!
– Ясно, будем считать, что ответ получен. Ну ладно, я им устрою… пришествие короля вместе с приложениями. Мало никому не покажется.
Худое, чудовищно истощенное лицо Белека с невероятно запавшими щеками застыло, бледная впадина рта приоткрылась.
– Значит, ты согласен?
В старину в Англии существовали Пожиратели грехов: люди, съедавшие кусок хлеба с груди умершего и таким образом будто освобождавшие покойника от груза дурных поступков, совершенных при жизни. Были они, разумеется, париями. Я буду чем-то вроде Пожирателя, только мой покойник по имени Санкструм все еще жив, и моя задача – сожрать все грехи, которые могут привести страну к гибели. Однако чует мое сердце – парией я безусловно стану.
– Я уже сказал: мне нужна интересная работа. Однако кровавых диктаторов я презираю, насилие – ненавижу. Я за здравый смысл во всем. Я возьмусь за дело… без гарантий, разумеется. Я буду действовать именно так, как считаю нужным, и если кто-то попробует навязать мне свою волю…
Старик стал бледным, как шляпка поганого гриба, – эдакая тошнотная белизна с прозеленью. Глаза полыхнули огнем – как выяснилось, в последний раз.