Первое доказательство того, что Мэриэн делит ложе с Максом, явилось не в виде протестующих диванных пружин, а в виде протестующих голосов в спальне Макса. В тот день я допоздна засиделся в кабинете, снова и снова переписывая один параграф своей статьи о синекдохе и метонимии у Джойса. Люди очень часто путают целое с его частями или части между собой — таков мой взгляд на жизнь. Если я пишу об этих явлениях в литературе, то это называется научной работой. Когда я в ударе, то могу писать хорошую научную прозу, но в этот день мой ум блуждал очень далеко от метонимии Джойса. Я лишь усугублял свою неспособность что-либо написать, отказываясь сдаться, и не столько лепил параграф, сколько насиловал его. Сьюзен благоразумно удалилась в спальню с романом Эйна Панда. Мне было приятно, что она стала больше читать, — независимо от того, какие тексты она выбирала.

Третий раз за пять минут я уже был готов плюнуть на статью, когда в спальне сильно хлопнула дверь. Из-за стены этот звук казался похожим на приглушенный кашель. Напротив, голос Мэриэн был слышен очень отчетливо.

— Это же замещение, — вещала она. — Это оправдание, как мне кажется.

— Замещение чего, секса? — Макс издал издевательский звук, как это принято в Бронксе, но не столь открыто. — Черт, я думал, что женщины любят мужчин в форме.

— Да, я люблю мужчин в форме. Но скажи, почему ты занимаешься этим каждый день?

Как я понял, речь шла о поездках Макса на велосипеде, а не о мастурбации. Я перепутал части. Хотя, надо сказать, Макс неукоснительно занимался и тем и другим.

— Это привычка. Разве у тебя нет привычек?

— Есть, но я отношусь к ним более гибко.

— Но мне это еще и приносит пользу. Тренирует мою сердечно-сосудистую систему.

Послышался какой-то извращенный вздох, и я понял, что Макс зло втянул в себя воздух.

— Гм. Знаешь, мне нравится твоя грудь.

— А мне твоя.

— Спасибо, но знаешь что? Я могу потерпеть и похудеть на десять фунтов.

Я непроизвольно кивнул компьютеру. Почти все женщины думают, что им надо похудеть на десять фунтов. Сьюзен сказала мне об этом вчера. Когда я уверил ее, что она прекрасно выглядит — то же самое сейчас говорил Макс, — то получил ответ, который слышал теперь от Мэриэн.

— Ты говоришь так только для того, чтобы меня успокоить.

— Нет, совсем нет. — В голосе Макса послышалась горячность, способная пробить стены. — Но может быть, похудев, ты будешь лучше себя чувствовать.

— Что ты собираешься делать? Нет, не… О-о-о.

Это заключительное «о-о-о» повисло в воздухе, как жалобный стон. Прошло несколько секунд, и за первым стоном последовал второй, немного тише.

Диалог стал невнятным. Речь шла о езде, но сомневаюсь, чтобы это относилось к велосипеду. Язык тела трудно читать из-за непрозрачности стен. Кроме того, я почувствовал себя вуайеристом, точнее, даже одитьеристом, я сохранил данные на компьютере и на цыпочках вышел из комнаты. До меня вдруг дошло, что если я слышу их, то может быть верно и обратное.

Сьюзен еще не спала, хотя уже и не читала. Она выжидающе посмотрела на меня, когда я вошел, словно ожидая отчета.

— Закончил?

— Закончил что?

— Статью. Ты ведь работал над статьей?

Я мог бы рассказать, что меня отвлек сосед, но мне не хотелось говорить об этом в тот момент. Я буркнул в ответ что-то невразумительное и тяжело улегся на кровать. Профессор пришел отдохнуть после важных трудов. У меня болела спина, и я не преминул сказать об этом. У ученых часто болит спина.

Сьюзен по доброте душевной предложила сделать мне массаж, и, хотя она не умела делать его как следует, мне доставляли удовольствие одни только ее прикосновения. Я перевернулся на живот, и она оседлала меня, упираясь, впрочем, коленями в кровать. Она начала массировать мне шею, медленно спускаясь ниже по спине и используя для массажа кончики пальцев и основания ладоней.

Мне было хорошо. Я сказал, что у меня сильнее всего болит поясница, и Сьюзен сместилась еще ниже. Через минуту я рассыпался в изъявлениях нижайшей благодарности. Сьюзен благосклонно кивнула и продолжила массаж. Как бармен, выслушивающий пьяного посетителя, или как священник, отпускающий грехи прихожанину, массажист — личность исповедующая. Прошла еще минута, и я не выдержал.

— Знаешь… э-э… у Макса и Мэриэн действительно роман.

— Я знаю. Я позавчера видела их у Крогера. — Сьюзен хихикнула, продолжая тискать мою поясницу. — Они спорили по поводу того, что положить в тележку.

— Н-ну-у.

— Это было очень серьезно. Мне даже показалось, что она вот-вот его стукнет.

— Хм-м-м. Похоже, они созрели для семейной жизни.

Сьюзен изо всех сил сдавила мне бока, а я отомстил ей тем, что выгнулся дугой, приподняв ее, благо она весит всего сто пятнадцать фунтов. Я подмял ее под себя, но не придавил, так как всегда боялся причинить ей боль. Мы всегда занимались любовью по-миссионерски, но сегодня я вспомнил о Максе и заставил Сьюзен сесть на меня верхом, чтобы она, опираясь мне на плечи, качалась вверх и вниз. После этого мы лежали как ложки в наборе — так часто лежат молодые любовники: я лежал лицом к спине Сьюзен, прижимаясь к ее ягодицам. Помнится, так мы провели свою первую ночь после вечеринки, где я танцевал только со Сьюзен. До этого я шесть лет жил как монах, готовя диплом в Пенсильванском университете, беспокоясь, что жизнь проходит мимо, но она все же меня не подвела. В какой-то момент мы перестали танцевать и принялись целоваться; она говорила, что приходится целоваться, чтобы я перестал наступать ей на ноги.

Мне понравился ее юмор. Но постепенно он стал ей изменять. Когда мы начали встречаться, она была очень забавна, это была женщина, способная выставить ноги из окна машины, когда было слишком жарко, купить мне в подарок торт в виде луны и воткнуть в него одну свечу на мой тридцать первый день рождения… Она любила мужчин с мозгами — сама говорила, что любит мужчин, которые могут думать и говорить после секса. Сьюзен нравилась мне и потому, что являла собой разительный контраст с атмосферой северных университетов, этакий нахальный свежий ветерок в сравнении с капризным и изнеженным северным ветром. Нам было так хорошо, что мы решили пожениться. Это изменило все.

Возможно, перемена произошла оттого, что она стала женой факультетского профессора. Сьюзен чувствовала себя скованной, одновременно став умнее и изящнее, — две ипостаси настоящей южной жены. Да и сам я, вероятно, изменился, превратившись в близорукого книжного червя. Так же как в прошлом, то, что я читал, интересовало меня больше, чем окружавшая реальная жизнь.

Я уже почти соскользнул в сон, когда Сьюзен вдруг решила продолжить прежний разговор. Она толкнула меня в бок.

— Знаешь, а Мэриэн не мешало бы похудеть.

Я дотянулся до ближайшего кусочка Сьюзен — до ее правой руки, на которой не было ни грамма лишней плоти.