Когда она протянула женщинам кусок мыла, они без стеснения приняли его в качестве подарка, с восторгом осмотрели его, понюхали и начали им стирать. Было ясно, что мадагаскарские женщины знали, что такое мыло, и ценили его, даже если они, по всей видимости, и не могли его себе позволить. Затем Пауле дали несколько очень грязных брюк для стирки, и, когда она попыталась отказаться, мотая головой, одна женщина прошептала ей по-немецки, что это будет большое оскорбление. Незнакомка объяснила ей, что Паула как раз вмешалась в праздник стирки в честь недавно умершего, что было очень невежливо с ее стороны. Отклонить теперь предложение постирать эти штаны является абсолютным фади.

И пока Паула с красным лицом стирала штаны, эта женщина шепотом объяснила ей, что здесь такая традиция: после смерти человека собираться на ванасане, моечной площадке, и вместе стирать вещи, чтобы почтить память усопшего. Абсолютным фади считался священный запрет, нарушение которого было опасным и, в зависимости от значимости проступка, могло караться смертью.

Отзывчивую женщину звали Нориа, и она сейчас сопровождала ее в этом путешествии. Кроме немецкого, она знала французский и английский, так как выросла среди миссионеров.

Паула положила мыло назад на светлый участок скалы, опять опустилась в воду, перевернулась на спину, медленно зашевелила ногами и посмотрела на небо, слегка затянутое облаками таким образом, что было видно сияющую луну. Эту великолепную, такую близкую луну.

Каждый раз, когда она здесь ночью смотрела на луну, она думала о том, что арабы назвали Мадагаскар «лунным островом», и Паула считала это абсолютно правильным, так как ей казалось, что луна более важна для этого острова, чем солнце. Она все еще удивлялась, когда, лежа на спине, смотрела на полумесяц, похожий на большую букву С. «С как страдание, — пришло ей в голову, — сомнения, слабость, сожаление, суровость». У нее по коже пробежали мурашки. «Смятение, — подумала она. — С как смятение». Она обернулась и быстро поплыла назад к скале. Там она вылезла из воды и вытерлась, не обращая ни малейшего внимания на толстый шрам, пролегавший от пупка до лобковой кости. На какое-то мгновение она замерла, чтобы насладиться нежным дуновением ветра, скользившего по ее обнаженному телу, затем присела и понюхала влажное мыло. Она сделала его специально для мадам Риве, так как той хотелось иметь мыло с неким восточным шармом. Ее губы растянулись в язвительной ухмылке. Ее мать просто умерла бы, если бы узнала, чем она зарабатывала на Нуси-Бе. Благодаря рецептам мыла бабушки, и только для таких клиенток, как мадам Риве.

Хотя мыло и служило ей финансовым подспорьем, но ее нетерпение не ослабевало. Однако ей пришлось ждать до лета.

Паула поднялась и начала одеваться.

Они отправились в путь только в начале ноября; сначала дорога пролегала по пыльному западу острова с его впечатляющими аллеями баобабов. Но в последние дни она впервые познакомилась с влажной жарой тропического леса и была рада, что они находились на плоскогорье, где климат был терпимым. Мора-мора — за месяцы ожидания она действительно научилась этому.

Поэтому Паула ни минуты не сомневалась, когда ей представилась возможность отправиться в путь с тремя мужчинами, хотя понимала, что это разрушит ее репутацию. «Какая репутация, скажи мне, какая репутация?» — захихикал голос в ее голове.

Она вообразила, что многое знает о погоде и природе Мадагаскара, как, впрочем, и о противоположном поле, но ничто и никто не подготовил ее к путешествию с тремя упрямыми и самовлюбленными мужчинами по скудному и сухому западу Мадагаскара.

Застегивая пуговицы на манжетах своей блузки, она спрашивала себя, что сказала бы бабушка о ее попутчиках. Паула не сомневалась, что та была сильной женщиной, и ей хотелось встретить кого-нибудь, кто знал Матильду. Она все чаще общалась с ней в своих мыслях. В этих разговорах бабушка, конечно же, была за то, чтобы Паула отправилась на Мадагаскар, в конце концов, ее наследство находилось здесь, на острове. В отношении троих мужчин Матильда все же строжайшим образом предостерегала ее, что Паула игнорировала, так как хотела наконец отправиться в путь. Сначала она познакомилась с Ласло, который с тяжелым ранением лежал в госпитале, куда она приносила остатки мыла. Все то, что ей не удалось продать мадам Риве и прачкам у реки.

Она поднялась по откосу и пошла обратно в лагерь, где Нориа уже почти закончила готовить ужин.

Нориа окинула ее проницательным взглядом, к которому Паула никак не могла привыкнуть и который каждый раз вселял в нее неуверенность, что ее очень сердило. И это при том, что кожа Нориа так приятно пахла смесью из майорана, сырого песка и померанцевой травы! Никто больше не смеет сбивать ее с толку. Особенно после того, что она испытала.

Иногда она боялась, что Нориа так странно смотрит на нее, потому что догадывается, насколько безобразной считает ее Паула. Пауле не хотелось, чтобы ее посещали подобные мысли, все-таки Нориа уберегла ее от ужасной ошибки тогда, на реке с другими женщинами. Но ей не удавалось избавиться от этих мыслей, поэтому ей было стыдно и Нориа нравилась ей еще меньше.

У Нориа было плоское лицо с большим широким носом, будто ее сковородой ударили. Ее узко посаженные глаза создавали впечатление, что она постоянно неодобрительно хмурит брови. Поэтому Паула приняла решение обращать внимание на ее приятный запах и губы, красиво очерченные и полные, цвета консервированной вишни. Ее кожа была значительно светлее, чем у многих жительниц Мадагаскара, и это говорило о том, что она происходит из народа мерина. Мортен объяснял ей, что мерина, народ который населяет плоскогорье, гордится своей кожей, более светлой, чем у других жителей Мадагаскара. Все короли и королевы происходили из народа мерина.

От Мортена Паула также многое узнала о фади острова — табу, которых необходимо строжайшим образом придерживаться и пренебрежение которыми могло иметь тяжелые последствия, вплоть до смертной казни, что даже действующая королева, христианка Ранавалуна II, не могла изменить. Хотя королева упорно работала над тем, чтобы упразднить нехристианские обычаи, среди которых было многоженство, ей все еще не удавалось отменить или хотя бы поставить под сомнение древние традиции жителей Мадагаскара.

Паула присела к своим попутчикам на один из ковриков у костра. При этом она почувствовала, что после падения у нее появились синяки, но она лучше прикусила бы себе язык, чем застонала.

Она взяла чайник и налила себе кружку померанцевого чая. Мужчины уже перешли на дешевый ром. Ласло протянул ей бутылку, но она отказалась. Ром слишком быстро ударял ей в голову, и это было бы очень неразумно — потерять контроль над собой. Она продолжала пить чай и отказалась от традиционного рисового отвара ранувула, который носильщики и Нориа пили за обедом. Для его приготовления пригорелый осадок, образовавшийся при приготовлении риса, варили в воде и пили теплым за едой.

Как и каждый день, был рис. Вари. К нему — суп из трав, которые Нориа собирала по дороге. По утрам они готовили из риса с большим количеством воды кашу, вари сосоа, иногда Нориа подавала ее со сваренной в соленой воде кокосовой стружкой. На обед был либо рисовый суп, либо сваренный в кокосовом молоке рис с листьями маниока и мелко нарубленными помидорами, что Пауле не очень нравилось, так как листья маниока имели консистенцию мучнистых злаков. Но, несмотря на это, все было очень вкусным, потому что Нориа не жалела мадагаскарского перца. Кроме того, к каждому блюду подавался соус из имбиря, чеснока, чили и мякоти лимона, который даже самый пресный суп превращал в изысканное кушанье.