Паула не издала ни единого звука и поспешила подняться; гнев значительно помог ей в этом.

Он не подал ей руки и подождал, пока она не встанет перед ним, тяжело дыша.

— Такие дамы, как вы, сделали бы всему миру большое одолжение, если бы остались дома и пили с подругами чай со сливками в серебряных чайничках.

— А таким грубиянам, как вы, следовало бы гладить своих охотничьих собак, хлестать своих лошадей и до смерти терзать лис. В голове не укладывается, что вы врач!

«Какой неприятный человек», — подумала Паула и начала мечтать о дне, когда их дороги снова разойдутся.

— Туше! — Вильнев только лениво пожал плечами, что еще больше разозлило Паулу. — Скоро стемнеет, и прежде мы должны добраться до нашей стоянки.

К сожалению, он был прав, и Паула еще больше разволновалась из-за этого. Такие мужчины, как он, не должны быть правы.

— Тогда пойдемте же наконец дальше.

— Хромаете вы так, что мы и до ночи туда не доберемся. Я вас понесу, так будет быстрее. — И прежде чем Паула смогла что-то возразить, он взял и перебросил ее через плечо, как старый ковер.

Паула была слишком смущена, чтобы протестовать, кроме того, в таком положении ей казалось, что трепыхаться, словно рыба на мели, было бы как-то уж совсем по-детски, даже если бы это оказалось единственным способом избежать унизительного положения. Она крепко сжимала флягу с водой и кожаную сумку, чтобы они не упали в болото.

И все же — и эта мысль вызвала у нее улыбку — его рубашка теперь вся будет в тине. Он шагал в хорошем темпе, разумеется, он хотел как можно быстрее избавиться от своей ноши. «Жаль, что я не очень тяжелая», — думала она, пытаясь не раздражаться из-за его запаха. Но это было практически невозможно, поскольку, во-первых, он нес ее так, что ее голова лежала на его крепкой талии, а во-вторых, ее нос был приучен к тому, чтобы распознавать и классифицировать запахи.

Его кожа издавала запах, представляющий собой смесь свежего мускусного пота, чего-то травянистого, наподобие ягод можжевельника, с пряными нотками, напоминающими ей кору корицы. Она попыталась сосредоточиться, так как это было еще не все, между этими оттенками таилось еще что-то смолистое. «Это может быть кедр», — подумала она и вдохнула еще раз. Нет, там есть еще и ореховая нотка. Конечно же, этот мужчина не пользовался парфюмом, никогда и ни за что. «Удивительно, — подумала она, — я сама пахну только трясиной и по́том, кроме того, можно уловить едва заметный аромат моей туалетной воды». Это был один из вариантов туалетной воды из книги ее бабушки, который действовал на нее приятным освежающим образом, а в условиях этой жары и высокой влажности еще и охлаждал.

Он откашлялся.

— Мадам Келлерманн, вы кажетесь мне слишком таинственной, когда молчите. Расскажите, о чем вы думаете!

— Вы не спросили у меня разрешения, прежде чем привести меня в такое унизительное положение. Мне не очень нравится говорить, вися вниз головой. Особенно если на нее давит тропический шлем.

Вдруг он поставил ее на землю.

— Тогда заставьте поработать свою ногу. Нам осталось идти полчаса.

Он пошел вперед, а Паула похромала за ним, ненавидя его за то, что он постоянно вел себя по-хамски. Она очень хотела бы, чтобы за ней прислали норвежца, который никогда не позволил бы себе такого тона по отношению к ней. Но затем она напомнила себе: «Ты собралась в эту страну, Паула. Все тебя предупреждали и пытались отговорить, потому что Мадагаскар — это неподходящая страна для молодой немецкой женщины». Ее губы расплылись в язвительной улыбке. О браке никто ничего подобного не говорил. Нет, брак для молодой женщины — это нечто подходящее и крайне желанное. Во рту Паулы начал распространяться горький привкус. Ее мать ничего не опасалась, отдавая свою семнадцатилетнюю дочь за барона Эдуарда фон Вагенбаха, который был в три раза старше Паулы. Напротив, она наконец-то гордилась своей дочерью. Паула содрогнулась. По сравнению с замужеством путешествие на Мадагаскар было прогулкой, а этот хам — просто джентльменом. В случае с Вильневом было сразу понятно, с кем имеешь дело. Он ни перед кем ничего не стал бы разыгрывать, сочтя это обременительным.

Она молча шла за ним, не отрывая взгляда от его широких плеч и сильной спины, которая только потому привлекала ее внимание, что под мокрой рубашкой отчетливо просматривался каждый мускул. Паула с удовлетворением смотрела на красноватые пятна тины, которые оставила на нем.

Однако вскоре она была вынуждена сосредоточиться, чтобы он не слишком обогнал ее. Нужно было освободиться от лианы и перелезть через скользкий истлевший ствол дерева. С листьев над ее головой капли падали на шлем, который она завязала так крепко, что даже после катания на плече Вильнева он оставался на своем месте. Вода капала ей на плечи и лицо. Ей все время приходилось пробираться сквозь ветви деревьев и следить при этом, чтобы не поцарапаться о растущие из ниоткуда воздушные корни.

Ее стопа горела, будто она наступила на смесь крапивы и чертополоха, она только надеялась, что нигде не подцепила одного из тех пауков, которые откладывают яйца под кожу. С каждым шагом становилось все темнее, вокруг нее жужжали комары, и ей хотелось скорее попасть под свою москитную сетку, но та была спрятана в одном из ее сундуков. Так много попутчиков, из которых Вильнев был самым злобным! Однако он ошибался, в ее дорожных сундуках не было ни вечерних платьев, ни шляп с перьями, ни сатиновых перчаток.

Еще задолго до того, как она увидела огонь, Паула уловила его запах: запах костра, на котором туземцы готовили еду. Едкий запах, который царапал ей нёбо. Теперь она нашла бы дорогу даже вслепую, так как ее нос видел лучше, чем глаза, поэтому она больше не шла за Вильневом, а искала собственный путь, который в конце концов привел ее к цели быстрее его.

Она наслаждалась этим маленьким триумфом, несмотря на то что никто не заметил, как она его опередила.

Если бы я не встретил Эдмонда и не знал бы все точно, я тоже поверил бы мадам Келлерманн. И меня поражает, как ей удается хранить молчание о своих истинных намерениях. Насколько я знаю, для женщин практически невозможно сохранить что-либо в секрете, но ей это удается без труда. При этом не бросается в глаза, что она неразговорчива, нет, она хитрая, ей удается производить на остальных безобидное впечатление. Это, конечно же, хорошо и для меня, ведь если никто не знает, что здесь на самом деле происходит, нам легче будут доверять.

Я уже дважды просматривал ее багаж: невероятное множество вещей; и я был уверен, что найду там что-нибудь. Ее бабушка должна была оставить записки. Но из двух сундуков один был заполнен женским хламом, а в другом лежали странные приборы: медный котелок, металлические трубки, газовые горелки, стеклянные колбы, пустые темно-коричневые бутылки со шлифованными стеклянными пробками, стеклянные плиты в деревянных рамках, бутылочки с маслами, настойками, бутылочки с эссенциями, парфюмированные помады. Какой нормальный человек отправится в такую страну, как Мадагаскар, со стеклянными бутылками и плитами? Она — мастер маскировки, хоть мне и не хочется это признавать. Никто и предположить бы не смог, что на уме у нее не то, что она говорит.