Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я же сейчас здесь?
Это потому что я уже преизрядно пьяненькый, и при этом продолжаю нагружать себя всё больше, зачем-то мешая пиво с водкой по бессмертным заветам старого дядюшки Ёрша.
Тут и Ти меня подзуживает, со своими любимыми философскими сентенциями, глубокомысленно так, под руку с бокалом:
– Запомни, мой юный захмелевший друг! Все твои радости не будут столь прекрасны, как они же, произошедшие впервые – все, кроме алкоголя.
Ну охр…ть…
С каждым новым глотком я становлюсь всё более спокойным и умиротворённым. Мы вроде недавно пришли сюда, а мне уже всё нравится. И девочки тут ничего такие, красивые, правда – редкие, и все, конечно, по компашкам. И бармен совсем не такой уж и бородатый пидор, каким он показался мне вначале. А Ти вообще, оказывается, норм. Сейчас вот еще зарядим по шоту-другому, говорит он мне, а затем двинем в сауну. Посреди лета – да в сауну, ну-ну. Он точно напрочь отбитый.
Выпьем еще, нам и тут пока неплохо. Здесь совсем не ярмарка тщеславия, как может показаться на первый взгляд. Нет, это – банальный супермаркет фальши с красными ценниками и просрочкой фасованной радости на полках.
А каково было бы моё идеальное место для подобного отдыха?
Интерлюдия два.
И спал я, и снился мне сон. Средневековая таверна. Да, именно так. С закопченным медным очагом в углу и вертелом на жарких углях. Сложенная из крепких бревен, с высокой скатной крышей, может быть даже – с соломенной. Просторная, но при этом, за счет слабого освещения, множества столов, утвари, посетителей – очень уютная. Уютная – это прям определяющее, это в основе. Пусть за подслеповатыми оконцами с мутными цветастыми стеклами – воет метель, или хлещет ручьями постылый осенний ливень. А в моей таверне – тепло, сытно, пьяно, покойно. Усталые путники, одиночки и компании, местные подгулявшие цеховые трудяги, несколько засидевшихся деревенских с дневной ярмарки. Споро снуют с подносами и посудой пара хорошеньких улыбчивых девиц, одаривая неожиданно крепким и соленым словцом зарывающихся нахалов, пытающихся ущипнуть их за что помягче. Столы заставлены тарелками и крынками, кувшинами и кружками. За широкой стойкой суетится толстый хозяин-трактирщик, раздает распоряжения кухонным работникам, беззлобно прикрикивает на поварят, готовящих, судя по запаху, знатное жаркое из цельного поросенка в сливах в тесной кухне позади основного зала. Все знают – если обратиться к трактирщику с беседой, да сунуть ему в нужный момент одну-другую монету – он охотно поделится с вами свежей порцией сплетен и информацией о здешних порядках и обитателях.
Ближе к середине таверны за большим круглым столом шумит компания гномов-краснолюдов. Хватают ручищами в массивных кожаных наручах здоровенные кружки, плескают на пол и на стол пеной от темного эля. Аппетитно и смачно поедают из общей тарелины размером с добрую ладью, стоящей посреди стола, квашенную капусту. Хохочут и галдят наперебой, громко стучат об доски столешницы пятками кружек, а об доски крепкого пола, присыпанного опилками – пятками своих окованных железом башмаков. Среди них сидит один высокий, худощавый, с прямой спиной и рукоятью меча за плечом, беловолосый. Белый Волк заглянул к нам сегодня на огонек!
В углу, подальше от света очага, за маленьким столом устроились четыре низенькие фигуры в капюшонах – едят, попивают, шушукаются еле слышно о чем-то своем. А из самого темного угла таверны, вольно развалившись на плетеном стуле со спинкой, за наивными хоббитцами уже давно и очень пристально наблюдает высокий следопыт в сером дорожном плаще, вытянув устало ноги в заляпанных свежей грязью сапогах с высокими ботфортами. Приветствую тебя, Арагорн, сын Араторна! Помахал бы тебе рукой, но, вижу, ты сегодня здесь инкогнито. Жаль Гэндальфа не видно – он всегда душа любой компании в подобных вечерних посиделках.
В другом углу, за круглым маленьким столиком – сидят двое, одетые как-то слишком уж нелепо даже для этих вольных мест. Тусклый, моргающий подгорающим фитилем фонарь, закрепленный на столбе прямо над их головами, нечетко и тенями освещает небывалый балахон того, что повыше ростом. Он, кажется, слегка задремал, утомленный, слегка тревожно всхлипывая во сне, прямо за столом, уперев в него худые локти. А тот, что пониже, вполне себе бодрствует – безмятежно и спокойно поедает самую обычную, жареную на решетке, рыбу с таким видом, будто впервые пробует невиданный заморский деликатес. При этом он успевает с явным любопытством осматривать посетителей и обстановку зала живыми озорными глазами. В полутьме этого почти не видно, но под их столом еле уместился внушительных размеров сундучище. И, конечно, всего лишь кажется, что сундук этот будто живой, слегка шевелится и пощелкивает крышкой, будто пёс, ждущий команды или угощения от подкрепляющегося рыбиной хозяина. Двацветок, Ринсвинд, ба, как же далеко вас занесло на этот раз от самого Края Мира – прямо в наши обетованные земли!
Хорошо мне в такой таверне. Тепло, сытно, хмельно, весело и, одновременно, – очень спокойно. Здесь все свои.
…
Будто бы задремал даже на пару минут за неудобной барной стойкой. От приятных расслабленных полумыслей-полумечтаний меня бесцеремонно вытряхнула рука Ти, хлопнувшего меня по моему плечу. Не люблю, когда так делают. Но вряд ли это его сильно волнует.
Гремела музыка. Что-то новомодное, как сейчас любит молодежь – не очень внятное и понятное, но на своем стиле. То ли просто дурачатся, то ли слишком умные, то ли наркоманы какие-то. Хорошо хоть, не про пчёл, и то ладно.
Нам далеко-далеко
До перемен
Нам далеко-далеко
До лучших измен
Это не из-за тебя
Это не из-за тебя
Я просто ухожу в отрыв
Когда наступит закат
Малиновый свет упал на окна
Танцует во тьме пара влюблённых
Малиновый свет
Малиновый свет
Малиновый свет искал нас долго.
Впрочем, гипнотический ритм был очень даже приятным, а тягучие, обволакивающие сознание слова-рефрены органично в него вписывались, не перегружая мозг лишними смыслами – здесь это было вовсе ни к чему. Песня, видимо нравилась девочкам, и они со всех сторон стайками потянулись на танцпол, освещенный фиолетовыми диодными лентами и мигающими разноцветными плитками