А на сороковой день по Валюшке случилось вот что. Привёз Семён невесту свою к родителям знакомиться, да и ведь ровно дня другого не было для того, как в насмешку снова. И вечером, как стемнело, поехали они с парнями и девчонками на телеге кататься. Выехали за деревню. И тут лошадь будто взбесилась, понесла, захрапела. Кто куда из телеги вылетела молодёжь, кто сам спрыгнуть успел, кого вынесло. Но ничего, отделались ушибами да ссадинами. И невеста городская тоже. А вот Семён не успел. Донесла его лошадь до поляны, что у того озера как раз была, где Валюшка утонула, да там и перевернулась телега, разбилась о дерево, лошадь умчала, а Семён ничком в канаву упал. Когда парни нашли его, то лежал он лицом вниз, а как перевернули, то увидели, что изо рта его потекла вода вперемешку с кровью. Был он уже мёртв. Сразу же вспомнились всем бабушкины слова:

– Захлебнётесь вы Валюшкиными слезами…

***

С той поры много лет прошло. Нет давно в живых Валюшкиной бабушки. Состарилась и умерла подружка её любимая, ненаглядная Ниночка. А в лунные ночи, сказывают люди, когда луна бывает полная, жёлтая, на поляне возле озера и по сей день можно увидеть Валюшку, она кружится по траве в быстром танце, а на голове её венок из белых кувшинок. А ещё рыбаки видали, как сидит она порой у озера, на большом камне, и кормит младенца. Никого не обижает она, не трогает. Ласковая была Валюшка, приветливая…

Николушка и Водяной

Случилось это в старые времена, когда прабабушки наши ещё девчонками были. Деревенька стояла на берегу большого озера. Озеро то было солёное. Летом, в самые знойные дни, когда вода у берегов малость подсыхала, покрывались они белыми крупицами соли. Воду с озера люди, конечно, не брали, поодаль ещё одно озерцо имелось, махонькое, но зато пресное, да и родники били у подножия холмов, окружавших деревню. Для бани да полива собирали дождевую воду в кадки и лоханки. Ну, а вот рыба в том солёном озере водилась. И не сказать, чтобы мало. Но особенность одна имелась – ближе к берегам рыба не водилась, только в середине. И чтобы поудить рыбу, садились мужики в лодку, плыли аккурат до середины и там рыбачили. Да и тут интересно дело обстояло – много рыбы за раз нельзя было брать. Говорили деревенские, что в озере Водяной живёт, и у Водяного того есть своя мера для каждого рыбака. Сидят мужики, рыбачат, и как только видят – озеро в середине забурлило, значит – всё. Хватит на сегодня. Сердится, значит, Водяной, что лишнего берут. Уважали мужики закон хозяина. Тут же сворачивали снасти и к берегу гребли. Да и Водяной их никогда не обижал, щедрый улов привозили рыбаки своим семьям. И себе хватало, и на продажу в город возили.

И жила, значится, в той деревне семья одна – муж да жена. Жили хорошо, изба у их крепкая стояла, хозяйство имелось, скотину держали. Муж лес валил, да продавал, жена по дому хлопотала. Уважали их на деревне за трудолюбие да приветливость. Всё у их ладно было. Только вот детей у них не получалось. И вот, уже в зрелых годах, когда и не чаяли они уже, понесла жена, и родила мальчика. Гроза в ту ночь разразилась страшная, ливень хлестал со всей мочи, ветер гнул деревья, выло в трубах печных, гудело, содрогалась земля от ударов молний. Тяжело рожала женщина, измучилась она. А как родила, то повитуха, взяв младенца в руки, глянула на него, да и сказала тихонько:

– Много слёз принесёт он в дом.

– Что ты говоришь? – не расслышала мать.

– Ничего, ничего, – ответила повитуха, так и не узнала мать, что же такое разглядела повивальная бабка в её младенце.

Прошло время. Подрос мальчишка. Имя ему дали Николай. Николушкой кликали. Родители в нём души не чаяли, баловали, да лелеяли, ублажали всячески, все капризы его исполняли. А мальчонка-то рос недобрым. И чем старше он становился, тем больше росла в нём злоба ко всему вокруг. Если играл он с кошечкой или щенком, то непременно так, чтобы прижать, придавить несчастное животное. Если гулял он по улице, то сбивал палкой цветы и траву, ломал тонкие деревца и ветви старых деревьев, бросал камни в колодец. Если подходил к ребятишкам, то кидался в них землёй да песком, строил рожи и обзывался.

Родители пытались учить его уму-разуму, уж они и уговаривали, и стращали, и наказывали, да только толку не было вовсе. Казалось, что лишь пуще росла в нём ненависть ко всему живому от их забот. Став постарше, начал Николушка и в отца плевать, и мать кусать, и кидаться в них палками. А когда исполнилось ему шестнадцать, придумал он новое злодейство. Лишь только случалось что не по нём, бежал он в стойло, где лошадь их стояла, на которой отец лес возил, и кусал её за шею. И до того сильно он кусал бедную животину, что раны на её теле не успевали заживать. Мужики дивились, как бывало приедет отец Николушки в лес.

– Что такое с лошадёнкой твоей? Вся шея в крови, отчего у животинки такие раны? Аль ты хлещешь её с такой силою?

Молчит отец, голову опустит, а то придумает чего, лишь бы сына не выдавать, да ведь деревня – это мир особый, там всё как на ладони, ничего-то не утаишь, ничего не скроешь. Вскоре и прознали люди, что Николушка-дурной злобу свою так вымещает. Поговаривали, что он и родителей стал поколачивать.

Дети деревенские с ним сроду не водились, знали, что дурной он, как, бывало, выйдет Николушка на улицу, так и поколотит кого-нибудь, да покусает. Вот и стали ребятишки его стороной обходить. Кому такой товарищ люб? Никому Николушка проходу не давал, ни старому, ни малому. Каждому пакость учинит исподтишка. Да ещё хитрость он имел великую, вот ведь что. Всегда умел выкрутиться так, что виноватым оставался кто-нибудь другой, только не он сам. Вывернет, перескажет, переиначит, и, глядишь, за его проказы другого наказывают. Всё ему с рук сходило. Да и любовь материнская она слепа. До последнего родители не желали верить даже собственным глазам, мол, не таков наш Николушка, наговариваете вы на него.

Однако ж дошло до того, что уже и мать с отцом поняли, что неладно тут дело, не такой их сын, как все люди. И принялись его водить и по церквам, и по бабкам, всё в кучу намешали от отчаяния, всему готовы были поверить, лишь бы чадо их исправилось, да злобу эту забыло. Но ничего у них не получалось. И травами его поили разными, и слова шептали тайные, и талисманы ему плели с оберегами, и чего только не делали, только всё напрасно. Ничего не помогало Николушке. Становился он злее день ото дня, как чёрт. А боялся Николушка лишь одного – воды. Когда был он ещё маленьким, то в банный день, когда вели его в баню – вся деревня это знала. Уж так он голосил, уж так вырывался, и чуть не в припадки падал, когда его хотя бы умыть пытались. Так что было для родителей настоящим испытанием искупать своего сына. Зимой, когда повсюду снег лежал, и летом, в дождливые дни, Николушка и вовсе из избы носу не казал. Дрожь начиналась у него при виде воды.

Но всё ж таки, на берег солёного озера он приходил, и даже сидел там подолгу, а если рыбачили там в то время рыбаки или купались ребятишки, то приступал он к своим извечным пакостям – камни в воду бросал, озеро мутил, рыбу пугал, детей в воду сталкивал, рожи строил да драку затевал. И опять же хитро поступал, обижал только маленьких, старших ребят не трогал, побаивался. Столкнёт махонького в воду, да ещё ногой прижимает, выбраться на берег не даёт, притапливает. Изворотлив был гад, словно сам сатана.

Крикнут ему рыбаки из лодки: