В ответ снова прозвучали смешки.

– Господа, пожалуйста, соберитесь! – прикрикнул на них судебный чиновник.

– Он прав, – заметил Ариас. – Вы вообще помните, ради чего сюда пришли? Точнее, ради кого?

Такой вопрос словно холодом всех обдал. Кто опустил глаза, кто просто замолчал, не желая больше отпускать шуточки. Серхио все хорошо знали. И знали, что его нашли голого на кресте где-то к северо-востоку от Мадрида.

Ариас медленно начал двигаться по коридору. На пороге кухни он застыл на несколько мгновений.

– Это еще что такое?

* * *

– Диссоциативное расстройство личности, – сказал Дамазо Ферратер, – которое иногда называют множественным раздвоением личности. Оно фигурирует в словаре диагностики и статистики психических расстройств.

Психиатр протер очки концом галстука и снова водрузил их на свой шишковатый нос.

– Обычно это расстройство возникает у людей, испытавших в детстве сильный стресс или психическую травму. Таков случай Габриэля… Отец его нещадно драл, мать презирала; в общем, он всегда был объектом издевательств. В восьмидесяти процентах случаев заболевание обусловлено посттравматическим стрессом, а примерно от восьмидесяти пяти до девяноста процентов оно – плод сексуального насилия, перенесенного в детстве. Диссоциация выступает как средство защиты от травматической ситуации, ухода от нее. Со временем она становится единственным средством избежать стресса.

При этих словах взгляд Лусии, обращенный на него, приобрел оттенок зимнего неба. Ее снова вернули в детство. Каковы бы ни были деяния монстров, ребенок всегда выступает их оправданием.

– Часто при этом расстройстве возникает амнезия и другие проблемы с памятью: налицо все доказательства его действий, включая незаконные, но сам пациент ничего не помнит. Или помнит только одно из его alter ego, а остальные – нет.

– Незаконные? – взревела Лусия. – Незаконные? Он зарезал моего напарника, доктор. Он всадил ему в сердце эту чертову отвертку! Он приклеил его к этому гребаному кресту! Провалы в памяти, говорите? Делов-то! Посидит в больничке, поглотает таблеток, а потом безответственный психиатр снова выпустит его на волю!

Она вплотную придвинула лицо к физиономии психиатра. От нее шли волны гнева, как волны тепла идут от электронагревателя. Пенья оттащил ее назад. Ферратер пристально уставился на нее, прищурив глаза. Не выказывая никаких эмоций, он словно анализировал полученные данные: голос, реакции, позу, элементы языка тела.

– Не скрою, диссоциативное расстройство личности считается одним из спорных диагнозов, – признал доктор. – Некоторые мои коллеги ставят под вопрос само его существование. К тому же оно более известно в США, чем в Европе. Самый знаменитый пример – это Билли Миллиган, первый признанный невменяемым по причине диссоциативного расстройства. В общей сложности контроль за разумом Миллигана оспаривали двадцать четыре различных личности. Но здесь, по крайней мере, существует судебная практика. Я мог бы привести вам множество случаев, когда испанский трибунал признавал, что при этой патологии человек может либо вовсе не сознавать содеянного, либо неправильно его оценивать.

– О господи! – в ярости вскрикнула Лусия.

– Я хорошо знаю Габриэля, – без всякого смущения продолжил Дамазо Ферратер. – Я много лет его наблюдаю. Он не симулянт. Он жаловался на головную боль?

Пенья кивнул.

– Это часто бывает у тех, кто болен подобным расстройством, когда на них оказывают давление, – сказал психиатр.

Лусия с шумом выдохнула воздух.

– А распятие, – спросила она, – ни о чем вам не говорит, ни о чем не напоминает?

– В отношении Габриэля, вы хотите сказать? Абсолютно ни о чем. Он никогда не проявлял интереса ни к религии, ни к любым близким к религии дисциплинам. Насколько я знаю, ни одна из его личностей не страдает мистическим бредом. Разумеется, крест – символ страдания, мучений Распятого. Он воскрешает в памяти нечеловеческое страдание. А Габриэль – существо страдающее.

Услышав такие слова, Лусия снова взвилась.

– Вам следует взять его под стражу, – прибавил психиатр. – Но сначала убедитесь, что он не сможет причинить себе вреда. У семидесяти процентов людей, страдающих таким расстройством, бывают попытки суицида. Серьезный прессинг, которому он сейчас подвергается, может спровоцировать такую попытку.

– А мог он подпасть под чье-то влияние? – вдруг спросил Пенья.

Ферратер задумался. Потом утвердительно качнул головой.

– Некоторые терапевты считают, что пациенты с таким расстройством более внушаемы и легче поддаются гипнозу. По мнению других, терапевты сами зачастую обостряют симптомы. Если кто-то решит манипулировать таким больным, то не исключено, что он подчинится.

– Спасибо, доктор, – сказал Пенья.

– Его осматривал врач? – спросил психиатр.

– Пока нет. Мы не подавали запрос.

– Подайте. Габриэль – гемофилик. К нему три раза в неделю приходит медсестра, чтобы внутривенно ввести «Фактор VIII», то есть фактор свертывания крови.

– Гемофилия прекрасно контролируется, – вздохнула Лусия, – потому вы и не считаете, что он нуждается в постоянном содержании под присмотром.

* * *

Ариас неподвижно стоял на пороге кухни. Бледная неоновая лампа в плафоне мигала. В этом неверном свете кухня имела зловещий вид. Неон освещал ее урывками. Восемь стульев. Два из них по краям стола. Восемь приборов. Восемь красивых круглых салфеток. На двух тарелках – остатки трапезы; в бокале, на самом донышке, – остатки вина. Кругом крошки. Остальные приборы нетронуты.

На полу целая вереница кошачьих мисок. И повсюду растения: на рабочих столах, на шкафах, на подоконниках. По кухне плыл запах горечи и раскопанной земли.

Ариас почувствовал, как сильно забилось его сердце. Зрение у него было отличное, что необходимо при такой профессии. Ну, во всяком случае, достаточно хорошее, чтобы различить, что написано на круглых салфетках: ГАБРИЭЛЬ, ИВАН, МАРТА, ФЕРНАНДО, КАРЛ, ВИНЦЕНТ, РИКАРДО…

К стенам были приколоты кнопками круглые куски бумаги. И на каждом из них – грубо набросанные фломастерами мужские и женские портреты. Местами бумага была прорвана, как будто портреты кто-то рисовал в спешке или в ярости. Можно было подумать, что их рисовал ребенок. И снова те же имена: Иван, Марта, Карл, Рикардо…

– Божественная доброта!

Он подошел к столу. На дне одной из чашек осталась какая-то темно-коричневая жидкость. Он наклонился. Это не был ни чай, ни кофе, ни даже мате. Больше всего это смахивало на какую-то настойку или отвар. Он понюхал.

– Фу, какая гадость!

Запах был горький, резкий и неприятный.

– Приведите-ка сюда Шварца, – сказал он.