И то, и то меня томит. Смотрите, ко Гробнице

Подходят Ангелы – один вдруг сел у изгловья,

Другой у ног Его сидит, сияющекрылатый[20].

Поспорю с ними, может, их уговорю вернуться,

Вспарить на выси своих царств, забрав с собой трофеи?»

О, не отвергни, Иисус благой, за дерзость речи,

За гордые мои слова: против Тебя глаголал.

Кто пред Твоим честным Крестом хоть каплю усомнился

Во человечестве Твоем и пред Твоим величьем

Не принял веры в Божество Твое? Я две природы

В Тебе признал: Ты человек и Бог единосущно.

В Шеоле сможет ли мертвец блаженно обратиться?

Гряди, Господь, среди живых вещая покаянье.

Царь Иисус, прими мое моление, в залог же

Возьми обет, что сам Адам, вместе с Тобой идущий,

Уносит из шеолских недр, обетованье дивно:

В нем мертвецы идут во прах, и я совсем такой же,

Сиим обетом облечен живущий всякий. Знаю,

Адам – он лишь задаток, тот, явле́нный его телом.

Взнесись над перстью, Иисус, расширь Свои владенья:

Когда услышу звук трубы, трубы Святого Духа,

Я сам, поднявшись, поведу к Тебе навстречу мертвых.

Наш Царь покинул Ада сень, печальные пределы,

Он превознесся надо всем, как победитель Смерти.

О, горе, горе будет тем, кто оказался слева:

И духам злобы и бесам, и Сатане и Смерти,

Греху, Шеолу – горечь мук, а радость – тем, кто справа.

Вспоем безмерной славе гимн, нетленью Иисуса,

Того, кто умер и восстал – дать жизнь и воскресенье!

ГИМН XXXVII

Благословен, Господь,

Твой крест сломил Шеола жгучее стрекало.

Зря оскудение богатств, в Шеоле

Смерть рыдала, Сокровища свои навек теряя без возврата.

«Шеол, Шеол, кто у тебя богатства отнимает?

Гиезий крал, был уличен[21]. Но каждый день я хищу,

А кто возмог меня схватить? К больным царям крадусь я,

Которых охраняет, вкруг сомкнувшись плотно, стража,

Врата надежно стерегут привратники с оружьем,

Но все же души я царей беру и похищаю.

Бесплодные среди людей скорбят, живут в печали,

Ликует только лишь Шеол в своем бесплодье вечном,

Нельзя никак рождать ему, иначе опустеет,

Он обречен, чтоб в лоне хлад бесплоднейший гнездился,

И ни одно рожденье он вовек своим не явит.

Ревекка, в чреве двух прияв, томилась от страданий,

От болей смерть звала к себе[22]. Шеола муки пуще!

Неведомые муки он познал чадорожденья:

Как эмбрионы, мертвецы в нем встрепенулись разом,

Терзая лоно, все они стремятся на свободу.

То не Исайин ли глагол, пророческое слово,

Услышан, принят слухом здесь, и принят во вниманье?

Исайя встал и произрек пророческие речи:

„Кто слышал таковой глагол? В один ли день возникла

Страна? Рождался ли народ за час?[23] Да было ль это?“

Или сокрыт конечный смысл Исайи слов?

Иль тени Те словеса? Но, верно, лгу себе, что я царица,

Не ведая, кто ныне я, заточник иль охранник?»

Речения я слышал два священного Исайи,

О них все спорили, и спор ведется тот доселе.

«Приимет в чреве и родит святого Сына Дева»[24],

Еще изрек: «И персть родит, ведь Он рожден от Девы».