— Сейчас — это все уже бессмысленно... — лицо у него порозовело от выпитого вина, выглядело жалким, по-детски беспомощным. — А началось... Началось все с этой «Зари», будь она проклята! И зачем я, спрашивается, ушел с завода в этот обувной цех? И все деньги, деньги... Жена любила наряды, ей нравилось путешествовать... А я любил жену. Очень любил... Для нее я готов был на все.

— И на преступление? — Щеголев искоса поглядывал на портрет женщины с холодно-красивыми глазами.

— Нет. Вы меня не так поняли, — Каграманов покачал головой. — Я устроился в этот... Этот обувной цех... Там хорошо платили... очень хорошо... Но когда я узнал обо всех их махинациях, возмутился. К этому времени они меня посвятили в кое-какие свои дела. А я не мог этого принять... Тогда мне предложили уволиться. То есть исчезнуть, не мешать им.

— И вы ушли?

— Нет. Я решил бороться!

Каграманов проглотил слюну, с тоской поглядел на стакан с вином, которое Щеголев так и не выпил.

— Вы не будете? — спросил он Щеголева. — Тогда я выпью?

Щеголев кивнул. Он видел, как подрагивала у Каграманова рука, когда он подносил стакан к губам.

— Так вот, я решил бороться... — продолжал Каграманов, ставя на стол пустой стакан... — Ну, не стану вас утомлять рассказами о том, куда я ходил, к кому обращался и сколько раз. Были проверки, ревизии. Но ничего не подтвердилось. У них кругом друзья...

— Где это?

— Ха, где! Даже в милиции. Зайдет разговор о каком-нибудь работнике милиции, а Курасов восклицает: «А... это мой лучший друг!» Да что милиция, у них всюду друзья есть.

— Что значит всюду?

— Ну... — Каграманов неопределенно повертел указательным пальцем над головой. — Что я мог поделать? Глас вопиющего в пустыне! Короче, уволили они меня за клевету — раз, потом приписали еще и пьянку. А я действительно два раза на работу выпивши приходил. И вот... Скажите, кому нужен клеветник и пьяница?

Он замолчал, уставившись в стакан.

— Никаких друзей в милиции у них нет, — резко сказал Щеголев. — Что ж, по-вашему, я их друг?

— Не обязательно вы, кто-нибудь другой. И не хочу об этих обувщиках слышать. И вообще, я — клеветник, клеветник! — вскричал Каграманов и, подойдя к тумбочке, стоявшей у окна, раскрыл папку, вынул из нее газетную вырезку и помахал ею перед Щеголевым.

— Вот это о них, о них! Я недавно из газеты вырезал. Хотите послушать, что эти корреспонденты пишут? «Только в нынешнем году, — сказал начальник обувного цеха Курасов, — освоены десятки новых моделей обуви. Новинка сезона — мужские модельные ботинки на меховой подкладке. Их выпущено уже десять тысяч пар. Впервые наш цех освоил также выпуск женской обуви из лакированной цветной кожи.»

А вот дальше: «За последние годы производительность труда возросла на 20 процентов, сверхплановая прибыль составила... Сэкономлено материалов на... Этого материала и сырья хватит, чтобы дополнительно пошить не одну сотню пар обуви...». Вы чуете, что пишут!..

— Разве заметка неправильная? — спросил Щеголев.

— В том-то и дело, что правильная. Промкомбинат в передовых ходит, план перевыполняет, люди премии получают, а я, следовательно, — клеветник!

— Они действительно хорошо работают?

— В поте лица... Для того, чтобы иметь возможность брать себе. Но, к сожалению, как они работают на себя, я узнал более подробно, когда меня уже уволили.

— От кого узнали?

— Не скажу — я ученый.

— Ну, а как работают?

— Вас это интересует? — Каграманов посмотрел Щеголеву прямо в глаза.

— Весьма.

— Так... — задумчиво протянул Каграманов. — Что ж. Это могу. Вот в газете пишут о модельной обуви, заметили? Это неспроста. Курасов и Галицкий «делают деньги» за счет пошива дорогой обуви вместо дешевой, которая предусмотрена планом.

— А как же с документами, с бухгалтерией?

— В бухгалтерию они представляют фиктивные отчеты, которые точно соответствуют плану. Неучтенные запасы сырья в основном создаются за счет пересортицы изделий и погашенных списаний на потери.

— Вы говорите — в основном. А часть сырья, видимо, приобретается на стороне?

— А вы откуда знаете?

— Предполагаю по аналогии. Так на какой «стороне» приобретается?

— Ткань покупают в магазинах.

— Ясно! А кожтовары?

— Этого точно не знаю. По-моему, у начальника кожевенного цеха на соседней фабрике.

— А кто занимается заготовками?

— Кто сейчас — не знаю. А занимался Пятаев. Верный пес Курасова и Галицкого. Для видимости он числится мастером-сапожником.

— А как производились расчеты с рабочими?

— Ха! Механика тут простая и в то же время хитрая. В начале месяца учетчица выписывает на имя каждого мастера производственные наряды. В этих нарядах в течение месяца отражается фактическое количество пошитой обуви. В конце месяца эти наряды уничтожают, а вместо них выписывают новые.

— На меньшее количество? — спросил Щеголев, вспоминая, что такой же вопрос задавал Вере, и в магазине подобным образом поступали с накладными.

— Да, на меньшее количество, — подтвердил Каграманов. — А за каждую пару левой обуви мастера получают от Курасова и Галицкого наличными по повышенным расценкам.

— Не чувствуют себя обиженными?

— Ни в коем случае, как видите.

Ну, дальше все было ясно Щеголеву. Он узнал об этом еще у Веры: неучтенная обувь сбывается по временным накладным, их потом уничтожают, выписывая новые документы за теми же номерами и датами, но только уж на значительно меньшее количество.

«Обувь продана, документы уничтожены», — опять с неопределенной тоской подумал Щеголев, прикидывая в уме, сколько времени ему придется заниматься этим делом и получится ли у него что-либо.

И он представил себе Курасова и Галицкого, представил себе всех других обувщиков, как они вставали по утрам в своих жилых секциях и особняках, спешили в ванную, споласкивали под краном лицо, шумно пыхтя, приседали, делали гимнастику по радио, мылись, чистили зубы мятной пастой, плотно завтракали, провожали детей в школу, а сами поглядывали на часы, торопились на работу. Не опоздать, не опоздать ни на одну минуту — нельзя нарушать трудовую дисциплину.

После работы они опять же спешили домой к своим женам, к детям, которым они помогали по вечерам решать трудные арифметические задачки. По воскресеньям они, наверно, сопровождали детей в зоопарк, на озеро либо в кукольный театр. Или ездили на рыбалку на своих машинах, брали палатки,