— Это почему?

— Так хочу. Собираешь вещички… их у тебя не так много… Даю на дорогу деньги, и больше тебя здесь нет.

— Вещички?.. Прямо сейчас?

— Поговорим, и собирайся.

— Дела… — мотнул головой Артур и спросил в лоб: — Ревнуете, что ли?

— Нет, — повел тяжелой венозной рукой Михаил. — Не столько ревную, сколько боюсь.

— За Антонину?

— За себя. Сердце может не выдержать.

— Все-таки, значит, от ревности?

Савостин наклонился вперед, заговорил негромко, доверительно:

— Знаешь, сколько лет я ее добивался? Она меня в упор не видела. Ради нее поехал на Север… на газодобычу. Заработал там, построил вот эту домину, потом взялся за кафе. И все ждал, когда она сдастся. И она сдалась. Не сразу, с оговорками, но сдалась. Сам себе не верил, перестал выпивать, забыл всех друзей-товарищей. Только она! Единственная и любимая. Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю, — кивнул Артур. — Но ведь опять пьете.

— Пью. От боязни, что уйдет. Соберет как-нибудь манатки и уйдет. Вот тогда не выдержу. Тогда точно с собой что-нибудь сделаю.

— Никуда она не уйдет. — Артур нашел джинсы, стал натягивать их. — Куда денется? Скоро сороковник, а там можно и в бабушки? Детей ведь у вас нет?

— Детей нет. Тоже проблема.

— Никакой проблемы. Успеете настрогать. Вам сейчас сколько?

— Подожди, — остановил его Михаил. — Потом оденешься. Время есть. — Он усадил Артура напротив. — Как думаешь, сколько мне?

— Ну молодой еще… В соку, можно сказать.

— Сколько?

— Думаю, маленько старше Антонины. — Артур явно врал, подбирая слова. — Может, сорок пять? А потом, какая разница?.. Для мужиков вообще возраста нет. Какую девку завалил, такой у тебя и возраст. Разве на тебя, Михаил, молодые не оглядываются? Ого-о! Стадом, видать, бегают.

— Пятьдесят семь, — прошептал Михаил. — Слыхал? Пятьдесят семь.

— Ну и чего? — искренне удивился Гордеев. — Десяток-другой еще протянем, а там можно и в подушечку!

Савостин вдруг цапнул его за рубашку, притянул к себе.

— Не говори. Никогда не говори так! Я буду жить столько, сколько и она! Не отпущу. Никому не отдам. А кто станет на дороге, тот пожалеет, не дай бог.

Артур отцепил его руки, усмехнулся:

— Здоровый ты, Иваныч. Напугал.

— Это я так… для острастки, — усмехнулся Михаил, поправляя свою одежду. — Или, можно сказать, для знакомства. — Он поднял голову, усмехнулся: — Хочу попросить тебя, Артур, вот о чем.

— Чтоб побыстрее сделал лыжи?

— Не об этом. Клянусь, боюсь за Антонину. Каждую ночь об этом думаю.

— А чего за нее бояться? Молодая, богатая. Домина вон какой, да еще забегаловка в придачу. Чего бояться? Одна определенно не останется.

Савостин смотрел на него молча, наливаясь кровью и яростью. Артур заметил это, предупредительно поднял ладони:

— Извини, Иваныч, брякнул. Не то брякнул… Будете жить вместе сто лет и в сто лет одновременно в ящик. Согласен на такой вариант?

— Просьба, — прохрипел Михаил, по-прежнему не сводя с Артура глаз. — Не давай мне пить.

— Это как? — искренне удивился Артур.

— Просто. Не давай. Потянусь за бутылкой, в момент по морде. Договорились?

— А если последует сдача? Я ведь уже от тебя получил.

— Все равно не давай. Следи, хватай, бей, отнимай. Клянусь, Тоня без меня пропадет.

— Кто пропадет? Твоя Антонина Григорьевна? Ты чего, Иваныч? Да она сама кого угодно ухлопает. Бой-баба. Ты чего?

— Нет, ты ее еще не знаешь. Она слабая. На вид сильная, на самом деле слабая. Не справится ни с домом, ни с делом, ни с чем. Все пустит по ветру и погибнет. Не давай мне пить.

— Как скажешь.

— На тебя. Только на тебя надеюсь. Никому в жизни не верил, ты почему-то зацепил.

В коридоре послышались шаги, Михаил приложил палец к губам.

— Тс-с-с… Молчим. Ни о чем не говорили. Просто сидим.

Антонина вошла, остановилась в дверях.

— Чего вы тут?

Оба молча смотрели на нее.

— Михаил, чего ты к нему приперся, да еще ночью?

— Посидеть, — тихо ответил Савостин. — Поговорить.

— О чем?.. Ты вон все еще лыка не вяжешь.

— Вяжу. И Артур прекрасно меня понял.

Антонина подошла ближе.

— Доктора не вызывать?

— Не нужно. Оклёмываюсь, слава богу.

— Слава богу. А чего он одетый? — кивнула Антонина в сторону Артура. — Куда собрался, красавец?

— Пройтись, — брякнул тот. — По двору. Луна светит, тихо кругом. Да и вообще подышать.

— А утром бельмы не разлепишь, да? Давай, муженек, к себе, тебе еще с неделю откисать, а парню крышу заканчивать.

Савостин поднялся, на выходе оглянулся на Артура, сказал жене:

— Хороший у тебя родственник, Антонина. Душевный. Пусть остается, я согласен.

— Вот и слава богу, — бегло перекрестилась та. — Пусть будет по-твоему. А я тоже не против. — Она поправила на спине мужа мятую, влажную от пота сорочку, и они вместе покинули комнату, оставив Артура одного.

Жизнь в кафе крутилась без изменений — подъезжали и отъезжали грузовики, кто-то из водителей дремал в кабине, кто-то обедал на веранде или в зале, кто-то возился с забарахлившим двигателем.

Хамид и Дильбар суетились с подносами, успевали ко всем, улыбались, что-то говорили на ходу, коротко по-восточному пританцовывали.

Антонина, выходя из кабинета, оступилась на пороге, охнула, присела. С трудом поднялась, вернулась обратно, принялась, постанывая, растирать ногу.

Услышала в коридоре шаги, хотела прикрыть дверь, но не успела. В кабинет заглянул Артур.

Увидел сидящую на стуле хозяйку, растирающую ступню, быстро вошел внутрь.

— Чего ты?

— Оступилась, — поморщилась Антонина.

— Сильно?

— Не поняла еще. Болит.

— Где у тебя бинты? Нужно перетянуть.

— В аптечке.

Гордеев ловко и быстро вынул из висевшего на стенке ящика все необходимое, размотал бинт, присел на корточки, поднял на Антонину глаза.

— Буду сильно бинтовать. Терпи.

— Михаил во дворе?

— Готовит машину. Позвать?

— Не нужно. Орать начнет, что как корова.

— Ладно, сами справимся.