Озираясь, как вор, Маша осторожно нажала дверную ручку. Увы, и эту дверь уже закрыли. Узнать бы – чехлы еще там? Или их выбросили, как бесхозные?

Не опускаясь на корточки, чтобы не мести пол новым, в первый раз надетым пальто, Маша наклонилась к замочной скважине. Перетаптываясь, приседая так и эдак, припадала к ней то одним, то другим глазом. Ничего толком не разглядела, зато услышала чьи-то шаги. Повернула голову – по коридору шла одна из сегодняшних судей. На носу тонкие очки, в руках синяя папка. Спина необыкновенно прямая, будто судья не сгибала ее с самого рождения. А глаза светлые и пристальные, как у грозной птицы, орла или беркута. И в глазах этих читался суровый вопрос: с какой радости кто-то топчется здесь в неурочное время?

Узнав, в чем дело, судья обернулась в сторону катка и звучно отчеканила: «Откройте, будьте любезны, раздевалку». Из-за занавески появился пожилой охранник. Пока он звенел громоздкой связкой, отыскивая нужный ключ, «несгибаемая» судья открыла свою папку, глянула в нее, опустила очки ниже переносицы и воззрилась на Машу поверх узких стеклышек немигающим взглядом, точно хотела пронзить ее насквозь.

– Вы у нас Климова? Мария?

– Д-да… – Маша слегка опешила, что к ней обращаются на «вы».

– Так-так, Мария. Вас рекомендовали на детское первенство Москвы. Почему же ваша тренер вас не заявила? Что, нет желания соревноваться? Тренируетесь недостаточно?

Маша только глазами хлопала: Тамара Витальевна не упоминала ни о каких первенствах.

– М-м-м… э-э-э… ну, я, это самое, – замямлила Маша, – тренируюсь, когда получается, и…

– Жаль, – отрезала судья. – Возможно, вам захотелось бы тренироваться не «когда получается», – она саркастически шевельнула бровью, – а как полагается, если бы вы потрудились посетить первенство и ознакомиться с уровнем фигуристов вашего возраста. Но вы, судя по всему, нисколько этим не интересуетесь и пробовать свои силы не намерены. – Она захлопнула папку, словно зачитала приговор, не подлежащий обжалованию.

– Нет! – испугалась Маша. – В смысле да! Ой, то есть… Я хочу на первенство! И тренироваться тоже!

– Хм. Другой разговор. – Судья вернула очки на место. – С вашей школой мы свяжемся. Документы подаются за месяц, так что поторопитесь. – Она милостиво кивнула и прошествовала своей дорогой.

– Спасибо, до свиданья, – пробормотала Маша ей в спину. Охранник выжидающе брякнул ключами. Маша заскочила в раздевалку: чехлы, целые и невредимые, лежали на лавочке. Засунув их в сумку, Маша было припустила по коридору – туда, откуда пришла.

– Куда, куда! – сипло пробасил охранник и прокашлялся. – Поскакала! Там закрыто все.

– Но я там заходила.

– Говорю же, закрыто, – не слушал охранник. – Идем, через центральный выпущу.

Маша не стала спорить. Безропотно потрусила за охранником и вскоре оказалась в главном вестибюле. Снова скороговоркой произнесла «спасибо, до свиданья». Вышла на воздух, подняла глаза к прозрачному, уже темнеющему небу. И раздельно выдохнула:

– Спа-си-бо…

– Не расстраивайся, ничего страшного. В конце-то концов, свет клином не сошелся… Это же не смертельно… Они силачи, с самого раннего детства одним фигурным катанием занимались… Оно и понятно… Вот потому-то я и не хотела тебя заявлять на первенство, а ты на меня обижалась… – растерянно говорила Тамара Витальевна. И с беспокойством поглядывала на Машу. Лицо ее было неподвижным и, как казалось Тамаре Витальевне, отчаянным – с таким лицом принимают бесповоротные решения, разочаровываются в жизни и ставят на себе крест. – Да уж, не зря говорится: лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе, – пробормотала она с тяжким вздохом, обращаясь больше к себе самой.

Но Машино застывшее лицо не означало ничего смертельного. Она всего лишь составляла мысленный «реестр» элементов, которые как дважды два исполняли фигуристки, что оккупировали верхнюю часть турнирного табло. Она предъявит этот «реестр» Тамаре Витальевне и завтра же начнет учить каскады из трех прыжков, комбинации вращений в трех позициях и замысловатые дорожки шагов… Хотя то, что девчонки на два года младше имеют в активе элементы высшей сложности, о которых ей самой известно лишь вприглядку и понаслышке, Машу все-таки ошарашило.

…Когда объявили результаты, ей тоже пришла на ум поговорка «лучше быть первым в деревне». Увидев свою фамилию на пятнадцатой строке табло, она почувствовала себя самозванкой, которая непонятно зачем вылезла на лед, хотя показать ей нечего. Как если бы обыкновенная домашняя кошка вздумала потягаться в ловкости, силе и скорости с пантерами и гепардами. Может, было бы лучше никогда не узнать, что в городе она даже не вторая, а чуть ли не последняя? И преспокойно блистать в своей деревне? Вспомнилась басня Крылова про муравья, который был «силы непомерной», мог поднимать «больших ячменных два зерна», вошел в своем муравейнике в великую славу и решил покрасоваться в городе, где бедолагу, само собой, никто не заметил… Ни высоких баллов, ни поздравлений, ни аплодисментов: хлопали еле-еле, для проформы. Ей, которая на своем родном катке привыкла срывать бурные и продолжительные!

Правда, были и те, кто получил еще более низкие оценки. Из обрывков коридорных разговоров Маша уяснила, что одна из девочек с рождения страдала чем-то вроде ДЦП или полиомиелита и родители, вместо того чтобы водить по врачам и пичкать таблетками, отдали ее в «фигурку». И теперь признаки болезни почти не проявлялись: исправилась координация, распрямились конечности… Еще в первенстве участвовали две девочки с нарушениями слуха и зрения, из спортивно-адаптивной школы. Они и не претендовали на высокие баллы – сам по себе выход на лед уже был для них победой.

И все же, несмотря на свое почти последнее место, Маша откуда-то знала, что и сама из породы силачей. Вовсе не из-за самоуверенности, которой ей, наоборот, не хватало – Маша смиренно считала себя самой обыкновенной, ничем не примечательной и ни на что не претендующей ученицей средней школы. Но сейчас это необъяснимое знание вдруг заявило о себе громко и беспрекословно. Оно было в крови, в подкорке, в самом ее существе. Да, настойчиво повторяла ей каждая клеточка, стать первой в городе тебе по плечу, и не в заоблачной дали, а в осязаемом, на расстоянии вытянутой руки, будущем.

Уже без коньков, в сапогах, она спустилась в центральный вестибюль. Вызволила из переполненного жужжащего гардероба свое пальто, протолкнулась с ним к широкой скамье, заваленной верхней одеждой, кое-как пристроила его на свободный краешек, потянула из рукава шапку с шарфом. У нее над ухом щебетали две молоденькие мамаши. Одна пихнула другую локтем: «Смотри, смотри, Волков! Тот самый!» – «Где?» – «Вон, на лестнице, в коричневом пиджаке, говорит с кем-то…» Маша обернулась. Да, это был прославленный тренер Сергей Волков. Точно такой, каким она видела его по телевизору: неулыбающийся, невысокий, лысоватый. И вместе с тем неуловимо обаятельный. «Кажется, это называется харизма», – подумала Маша.