Боже праведный! Он что, не понимает, что его слова только усугубляют ее сожаления? Если бы он только знал, какие фантазии обуревают ее с тех пор, как он приехал! Вот и сейчас он говорит об этом таким тоном, словно они говорят о погоде, в то время как ее сердце сжимается от боли, потому что именно его она хотела видеть отцом своего ребенка.

— Ясно, ты бы поступил именно так, — прочистив горло, сказала она. — Даже если бы это означало остаться жить в ненавистном для тебя месте?

— Почему ты думаешь, что я ненавижу это место?

Колин отчетливо фыркнула.

— Ты не права, — ровно сказал он. — Я не ненавижу это место. Просто мне казалось, что где-то в другом месте есть другой мир, о котором я не имею ни малейшего представления. Он манил меня к себе, и я пошел.

— Ну и что это за мир? Там живется лучше, чем здесь?

— В Штатах я заработал деньги, которые в Ирландии мне ни в жизнь не заработать.

— И только? Может, ты там счастлив? Скажи мне, Эймон, — мягко попросила она. — Ты там счастлив?

Эймон замер, всматриваясь в ее широко раскрытые глаза, ждущие ответа. Ее губы вздрогнули, и его взгляд невольно переместился на них. Потребовалось усилие, чтобы поднять голову и посмотреть ей в глаза.

Из ее прически снова выбилась прядь волос. Он опередил ее и заправил прядь ей за ухо.

— Возможно, нет, — вставая, сказал он. — Скорее всего, нет. И ты первая, кому я об этом сказал.

Взрослой, самостоятельной женщине, на чьих плечах лежит обязанность управления фермой, не пристало ощущать робость. Но именно робость пятнадцатилетней девочки она и ощущала, когда после наступления темноты отважилась войти в дом.

Весь день, когда ее руки и голова были заняты обычной работой, она снова и снова вспоминала признание Эймона и его прикосновение. И в ее голове рождались вопросы, из которых самый важный звучал так: через что ему пришлось пройти с тех пор, как он уехал? Поверить в то, что все эти годы он был одинок, учитывая успех, которого он добился, и его внешность, было невероятно. Достаточно вспомнить то время, когда он был здесь, и девушек, которых тянуло к нему как магнитом. Как же тогда она их всех ненавидела!

И все же, когда он сделал это невероятное признание, на его лице отчетливо проступила печать одиночества. Частичка ее, которой когда-то было небезразлично все, что с ним связано, отчаянно хотела понять почему. И если он снизойдет до того, чтобы поговорить с ней, она молча выслушает, потому что это единственное, что она может для него сделать.

Но как быть с ее собственным признанием? Чем больше она с ним медлит, тем сложнее будет его сделать.

Она скинула ботинки у задней двери, и тут до нее донеслись незнакомые звуки. Она прошла через кухню, затем через холл и остановилась у гостиной. Дверь была приоткрыта, и она, не удержавшись от любопытства, заглянула внутрь. И улыбнулась.

Эймон подыгрывал на воображаемой гитаре мелодии, несущейся из динамиков старенького проигрывателя. Он настолько забылся, что начал подпевать громким фальшивым голосом.

Колин прикрыла рот рукой, чтобы не захохотать во все горло, но смешки продолжали вырываться из-под ладони.

Эймон не слышал. Он тряхнул головой и продолжил играть на воображаемом барабане.

Убедившись, что он ее не замечает, она позволила себе рассмотреть его, не стесняясь. Ее смех затих, когда она осознала всю его мужскую привлекательность.

Вдруг он резко опустил руки и повернулся. На его губах показалась немного грустная улыбка. Его рука потянулась к магнитофону. Музыка оборвалась.

Колин замерла, поняв, что ее заметили. Чувствуя себя неловко под его взглядом, она вошла в комнату.

Во внезапно наступившей тишине его голос звучал оглушающе.

— Вот, нашел в своей старой комнате кое-какие записи из моей коллекции.

— Понятно. Между прочим, ты неплохо поешь.

Его плечи затряслись от беззвучного смеха.

— Спасибо, конечно, но я-то знаю, что голоса у меня как не было, так и нет.

Она села на софу, откинувшись на изношенные подушки, и положила ноги на пуфик. Немного поерзала, чтобы удобнее было сидеть, и наконец удовлетворенно вздохнула. Затем ее глаза уперлись в возвышение. Удрученный вздох сорвался с ее губ. Она уже ходит с таким животом не один месяц, но ей до сих пор было трудно привыкнуть к мысли, что этот живот — ее.

Эймон сменил рок-музыку на более спокойную мелодию, краем глаза продолжая наблюдать за Колин. Когда она положила руку на живот, как он часто видел в эти дни, какая-то сила заставила его подойти к ней и опуститься рядом.

Песня закончилась, началась другая, а они все молчали. Ему вдруг пришло в голову, что никогда прежде он не сидел молча рядом с женщиной так долго, совсем не испытывая потребности заговорить.

Он посмотрел на нее. Колин сидела с закрытыми глазами. На ее губах играла загадочная полуулыбка, в то время как ее руки кружили по животу, изредка замирая.

Эймон перевел взгляд на ее руки и не удержался:

— Ты чувствуешь его?

Колин открыла глаза и, поймав направление его взгляда, поняла, о чем он спрашивает.

— Да.

— А это не больно?

Она слегка улыбнулась.

— Иногда очень болезненно.

— И как часто он это проделывает? — Эймон поднял голову и встретился с ней взглядом.

— Он? — поддразнила она его.

— Она?

Его губы изогнулись в подобие улыбки, но Колин не оставляло ощущение, что настоящая искренняя улыбка скрывается за ней. Она уже заметила, что он не часто позволяет себе расслабиться и улыбнуться так, как ей хотелось бы. Словно его сдерживает какая-то внутренняя сила.

— Вообще-то, не знаю. — Она тепло ему улыбнулась. — Я из тех, кто не любит заранее знать, что упаковано внутри подарочного свертка.

Затихли последние звуки музыки, и настала тишина. Колин продолжала смотреть на Эймона, пока он, не отрываясь, следил за движением ее руки.

Она вдруг с удивлением подумала, что не испытывает никакой неловкости, просто сидя в тишине рядом с мужчиной, который уехал пятнадцать лет назад и который никогда не был ей даже другом.

На краткий миг в ее душе воцарился мир, которого она никогда не знала. Ее неродившийся ребенок, чьим отцом был другой мужчина, словно сблизил их, и они просто сидели, наслаждаясь волшебством момента и боясь нарушить его неосторожным словом.

Колин знала, что запомнит этот миг счастья на всю жизнь. Это единственный и, возможно, последний раз, когда она чувствует единение с мужчиной, которого любит.

Эймон зажмурился и моргнул, все еще не до конца осознав, что только что произошло. Никогда еще тишина не действовало на него так успокаивающе. Или на него так подействовало присутствие Колин?