Мертон пожал плечами. Бесплатная компетентная экспертиза… Почему бы и нет?

– Как бы ни повернулось дело, – предусмотрительно заметил он, – владельцем этого сувенира являюсь я, верно, Дик?

– Безусловно. – Слаут осклабился, закусив фиолетовую губу фарфором ровных зубов. – Кстати. Может, имеет смысл осмотреть твой островок?

– В принципе это возможно, – пожал плечами Браун. – Но для такой прогулки понадобится либо вертолет, либо яхта. Лучше – яхта.

– Почему?

– Я… получил серьезную прививку от всякого рода воздушных путешествий, – смущенно улыбнулся Браун. – Это оказалось очень неприятным делом, Дик, – нырять из заоблачных высей в пучину вод… И ползать потом по скалам в мокрых штанах.

Шел уже третий день, как Анджела валялась на своей широкой неприбранной кровати, механически щелкая пультом управления телевизором и незряче взирая на мельтешение каких-то лиц и силуэтов на замызганном от небрежно протертой пыли экране.

Ею владели нудная, как зубная боль, досада и равнодушная злоба ко всему миру…

«Жизнь не задалась», – приходила она к горькому выводу, взвешивая все те обстоятельства, что такому умозаключению способствовали.

Она перебралась сюда, на Гавайи, из Техаса, разведясь со вторым мужем. Муж…'Проклятый пропойца! Вот же везет ей на спутников жизни… Первый был наркоман, потом череда еще каких-то авантюристов и пустозвонов, наконец, он, деловой человек, владелец автомастерской, уже пять лет не притрагивавшийся к рюмке… Эти пять лет закончились на ней, Анджеле! Уникальными усилиями муженька буквально в течение месяца автомастерская превратилась в гору пустых бутылок…

Здесь, на Гавайях, она решила подцепить себе состоятельного папашку-пенсионера, одновременно подрабатывая на жизнь в какой-либо забегаловке, благо лицензией бармена она в свое время обзавелась.

Но с работой дело обстояло туго, хозяева питейных заведений место за стойкой предоставляли в обмен на отбытие бесплатной постельной повинности, а умудренные жизненным опытом одинокие пенсионеры тоже не спешили раскрывать свои кошельки, дабы взять на содержание тридцатилетнюю потасканную блондинку, чьи паразитические устремления без труда угадывались ими уже с первых минут общения.

Она решила поставить на Брауна, живущего по соседству, и даже сумела раскрутить старичка на пару походов в ресторан, но тем дело и завершилось. Более того, когда речь зашла о сотне баксов, которую она попросила у него в долг, ветхий пердун сразу напрягся, как при приступе геморроя, глаза его застила стальная поволока отчуждения, и он с холодной лживой тактичностью поведал, что ныне испытывает большие финансовые затруднения и впредь категорически рекомендует не расстраивать его подобными просьбами.

Вот жлоб! Уже одной ногой в могиле, а дал бы ей эту сотню, и, пожалуй, она бы даже легла с ним в его вонючую старикашечью постель – пусть бы поползал по ней, древний клоп! – но не захотел, придурок, а зря: утратил дедушка понимание истинных ценностей бытия, о чем и пожалеет при кончине. Жизнь он сэкономил, а не сотню, говнюк расчетливый!

Она закурила последнюю сигарету из пачки.

Завтра надо платить за квартиру, вернее, за подвал дома, который она снимала. Денег же нет даже на курево! А идти за пособием в социальную контору – только через две недели!

В холодильнике же – банка кока-колы и зачерствелый ломоть пиццы. Все!

Пропищал гудок домофона.

– Кто? – Анджела, нажав кнопку, с терпеливой злобой прислушалась к гулко фонящей пустоте в динамике.

– Это Рики, душечка…

О! Спасение! Итальяшка, хозяин бара, уже неделю кормящий ее обещаниями работы. Все-таки заявился! Сотню баксов, конечно, он не даст, но на сигареты мелочишки подкинет… А может, и сотню баксов даст, если ублажить толстячка, с ног до головы опутанного золотыми цепями и браслетами…

Анджела осторожно, боясь сломать длинный перламутровый ноготь, нажала на кнопку, открывая входной замок.

Потерла, досадливо кривясь, предплечье. Нудно болела рука. Тогда, при падении самолета, наверное, она потянула сухожилие…

«Его же ведь гладить надо», – подумала обреченно.

Затем приподняла ноги, охнув от внезапной боли в пояснице.

«И ноги не поднимаются, твою мать…»

– Ну. – Рики, одетый в шелковую черную рубашку с короткими просторными рукавами и в белые брюки, топтался в тесном подвальчике, с насмешливой сокрушенностью изучая непритязательную обстановку жилища. – У меня новость: беру тебя на работу, милая, – доложил торжественным голосом.

– О, Рики!

– Одевайся, поехали пообедаем!

– Рики… – Анджела, забыв обо всех своих недомоганиях, резво бросилась к встроенному в стену шкафу, доставая из него платье и скидывая с себя халат. – Ты – мой добрый ангел… Мне срочно нужно пять сотен, срочно! Или завтра я буду на улице. Я отработаю…

– Ты получишь свои пять сотен, – кивнул Рики, с достоинством закуривая контрабандную «гавану». – Но – позже… – Он задумчиво посмотрел на кровать, прикидывая, видимо, стоит ли произвести секс-атаку прямо сейчас или повременить с ней до вечера?

«До вечера!» – мысленно заклинала его Анджела.

– Поехали, – повторил Рики.

Нет, у нее сегодня определенно выдался замечательный день!

Обедали в открытом ресторанчике на побережье, обсуждая грядущее деловое сотрудничество, проблему безработицы и всякие разности, касающиеся превратностей жизни на дивных Гавайях – дивных для праздных туристов и состоятельных пенсионеров.

Анджела, разрабатывая тему своего вечного невезения, естественно, не преминула поведать итальянцу о пережитом крушении самолета и о таинственном острове.

– Что-то я слышал, – кивнул Рики. – С тобой был какой-то старикашка, да?

– Жлоб, – прокомментировала Анджела сквозь зубы и отмахнулась досадливо.

– То есть ничего толкового вы там не нашли? – спросил итальянец.

– Какие-то металлические пластины. – Добавила ядовито: – Красоты необыкновенной! Лет триста назад на них можно было обменять у папуасов все Гавайи… Я тебе покажу, одна у меня дома валяется, если не вы бросила ненароком…

– Что за пластины?

– Да кто их знает…

Ночь провели в мотеле.

Темпераментный итальянец не дал ей спать до утра.

Утром же, раскрыв бумажник, положил на столик возле кровати пять заветных сотен. Сказал:

– Двести – тебе в подарок, милая. А три сотни – в долг. Сегодня вечером выходишь на работу. Отоспись. Белая рубашка, черные брюки, бабочка… И – чтобы все без пылинки… Ты поняла?