Тем временем Грейс не без труда закончила учебу и обосновалась в Конкорде, недалеко от пруда Уолден. Ничем не примечательный покосившийся загородный домик стоял рядом с лесом. У дома росли две сучковатые яблони, осенью наполнявшие воздух терпким ароматом сидра.

Грейс окружила себя огромным количеством знакомых, чтобы не так остро ощущать потерю Лео. Дом наводнили толпы богемных молодых людей — в основном музыкантов, но еще и студентов, поэтов и девушек, интересующихся керамикой.

Первое осознанное воспоминание Конни — утро на кухне, согретой теплом дровяной печи. Из мебели там не было ничего, кроме складного столика и горшков с тимьяном и розмарином. Конни только начала ходить и с трудом достает до этого столика. Она плачет. Грейс наклоняется к ней, Конни видит ее юное открытое лицо и длинные соломенного цвета волосы, падающие на плечи. Грейс говорит: «Конни, тебе нужно учиться центрировать себя».

Мамины способы успокоения были очень разнообразны, но непонятны. Чего только стоил вегетарианский пирог, который, однако, не оценили добропорядочные матроны Конкорда. Когда Конни подросла, интересы Грейс свелись к тому, что она называла «энергетическим лечением». Люди приходили к ней, жалуясь на всевозможные недуги душевного и телесного свойства, а Грейс водила руками по их энергетическим биополям. При мысли об этом Конни морщила нос.

Назло маминой изменчивости и свободолюбию Конни предпочитала порядок и предсказуемость. Сейчас, будучи уже взрослым человеком, Конни относилась к Грейс с большим пониманием. С расстояния, отделявшего ее безалаберное детство от удобного кресла, в котором она сейчас сидела, эксцентричность Грейс выглядела скорее милым и наивным чудачеством, а не безответственностью или распущенностью.

Когда Конни уехала учиться в Маунт-Холиок, Грейс продала все, что осталось от полуразвалившегося дома, и переехала в Санта-Фе. Она утверждала, что хочет пожить там, где «много исцеляющей энергии». Сначала Конни смеялась над этой фразой, но потом перестала. В конце концов, ее мама имеет право на счастье. Ведь ее, Конни, выбор жизненного пути мог быть непостижим для стороннего наблюдателя, а тем более для Грейс, критично относящейся к принятому в обществе порядку вещей. Скорее всего Грейс недоумевала, как у нее могла вырасти такая чуждая ей дочь. Несмотря на это, она всегда поддерживала выбор Конни, правда, в своем, несколько необычном стиле.

Наверное, она очень старалась не забыть, что у дочери сегодня важный день. Грейс никогда не препятствовала ее занятиям историей, не попрекала ученостью, не была против ее серьезности и любви к порядку. Иногда только она желала Конни «найти правду своей души», но Конни думала, что так на языке хиппи именуется свобода делать то, что считаешь нужным.

Конни поставила пустую кружку на пол и придвинула к себе телефон. Набрав номер, она прождала четыре гудка и готова была уже дать отбой, когда на том конце с грохотом схватили трубку, и запыхавшийся голос произнес:

— Алло?

— Мама! Привет! Лиз оставила мне записку, что ты звонила. Не очень поздно?

Глаза Конни засветились от нежности к этой странной женщине, с которой связала ее судьба. За последний год она изобретала все больше предлогов, чтобы позвонить маме. Она оставляла на автоответчике кучу сообщений, на которые можно было ответить только устно. Слава богу, про садик на окне можно было спрашивать всегда.

— Ах, Конни! — облегченно воскликнула Грейс. — Да, да, я звонила. Как хорошо! Как ты, моя дорогая?

— Замечательно! — Конни дала выход радости. — По-моему, замечательно. Немного устала, конечно. Но ведь сегодня такой важный день.

— Правда? — спросила Грейс, одновременно роясь в коробке с чем-то громко звякающим.

— Ну… Вообще-то да. У меня сегодня был экзамен. — Улыбка сползла с лица Конни. Звяканье продолжалось. — Я же оставляла тебе сообщения! Тот страшный экзамен в аспирантуру! — Грейс по-прежнему ничего не говорила. Конни слышала в трубке только ее сопение, пока она таскала коробку по кухне своего глиняного дома. — Экзамен, к которому я готовилась целый год! — почти прокричала Конни. От злости и обиды лицо запылало, брови сдвинулись. Не помня себя, она вскочила. — Он был сегодня, Грейс!

В ее голосе снова прозвучали упрямые и холодные ноты разочарования, как тогда, в детстве. Конни сжала зубы, чтобы не заплакать или не закричать, чтобы от Грейс не последовало пожелания центрировать себя.

— В самом деле? — равнодушно сказала Грейс, перекладывая трубку к другому уху. — Послушай, дорогая, у меня к тебе очень важная просьба.

— Все еще не могу поверить, что ей удалось меня уговорить, — яростно воскликнула Конни.

Она опустила водительское стекло и выкинула наружу огрызок яблока, лежавший на панели.

— Все еще не могу поверить, что ты так переживаешь, — спокойно сказала Лиз, вглядываясь в карту, развернутую гармошкой у нее на коленях. — Здесь направо.

— Как она могла меня уговорить? — прорычала Конни.

Она резко повернула руль, и правое переднее колесо ее старенького «вольво» негодующе задрожало.

Лиз сердито втянула в себя воздух.

— Ну знаешь, могла и не соглашаться. Ты все валишь на Грейс, но руки-то она тебе не выкручивала…

— Так всегда!!! — перебила ее Конни. — Вечно у нее какой-нибудь катаклизм, а я должна все бросить и разгребать последствия. После двадцати пяти лет самореализации уже можно было научиться все решать самой!

Конни снизила скорость, и машина, дребезжа, свернула в переулок. Справа от них уходил в море полуостров Нахант. Машина раскачивалась под тяжестью вещей и горшков с цветами. На заднем сиденье между розмарином и мятой ютился Арло. Слюна длинной ниткой свисала с его морды.

— Ну конечно же, Грейс виновата, что ты согласилась, — съязвила Лиз. — Знаешь, ты тоже приложила руку.

— Каким образом, позвольте спросить? — возмутилась Конни, тыльной стороной руки откидывая со лба прядь волос. — Я была абсолютно счастлива! Я занималась своими делами. Посмотри, по-моему, Арло сейчас стошнит.

— Тогда зачем ты дала себя уговорить? — повторила свой вопрос Лиз.

Конни вздохнула. Конечно, Лиз права. И была права уже последние полтора месяца, поэтому Конни все труднее давался праведный гнев.

— То, что ты права, еще не значит, что я должна радоваться, — проворчала Конни.

— На твоем месте я бы подошла к ситуации рационально, — сказала Лиз. — Ты уже согласилась. Все что можно сейчас сделать — это перестать нервничать. Осторожно, он не уступит!

Последние слова относились к грузовику, выскочившему из боковой улочки прямо перед ними. Конни нажала на тормоз, машину повело.

Некоторое время они ехали молча. Справа уходило за горизонт серебристо-серое море, на стальной глади которого вдалеке виднелось несколько парусов. Лиз приоткрыла окно и подставила лицо бризу. Соленый запах моря проник в машину, наполняя ее свежестью и прохладой. Они проехали мимо лодочной мастерской, ощетинившейся мачтами и ржавыми лесами для починки корпусов лодок. Рядом с мастерской, на деревянном подгнившем причале стояли опутанные морской травой плетеные ловушки для ловли омаров. С неба спустилась толстая чайка и, лениво хлопая крыльями, уселась на одну из ловушек. Сложив крылья, она замерла, глядя на сверкающее море.