Марион первой нарушила завесу молчания.

– Эти вершины… им, наверное, миллион лет!

– Миллион. Какой ужас! – воскликнула Эдит. – Миранда, ты слышала? – Что такое миллион лет, когда тебе четырнадцать? Миранда, чье лицо было озарено спокойной безмолвной радостью, просто улыбнулась в ответ. – Миранда! Не может ведь такого быть, да? – не унималась Эдит.

– Мой папа однажды заработал миллион на руднике в Бразилии, – сказала Ирма. – Купил маме кольцо с рубином.

– Деньги – это совсем другое, – подметила Эдит.

– Нравится Эдит или нет, – добавила Марион, – ее маленькое толстое тельце состоит из многих миллионов клеток.

Эдит закрыла уши руками.

– Хватит, Марион! Не хочу ничего подобного слышать!

– А еще ты, маленькая дурочка, уже прожила многие миллионы секунд.

Эдит побледнела.

– Перестань! У меня голова кругом.

– Не дразни ее, Марион, – попробовала успокоить девочек Миранда, заметив, что обычно непробиваемая Эдит расстроилась. – Бедняжка устала.

– Да, – подтвердила Эдит, – и противные папоротники ужасно колются. Давайте сядем на бревно и поглядим на эту уродливую старую скалу отсюда?

– Ты сама увязалась за нами, а мы старше, и мы хотим увидеть Висячую скалу поближе.

Эдит захныкала.

– Тут плохо… Если бы я знала, какое тут гадкое место, я бы не пошла…

– Всегда знала, что она глупый ребенок, а теперь уж убедилась, – размышляла Марион вслух, будто доказав теорему о равнобедренном треугольнике. Говорила она беззлобно, ею двигало лишь одно – жгучее желание познать истину.

– Не бери в голову, Эдит, – утешила ее Ирма. – Скоро пойдешь домой, съешь немного вкусного праздничного торта и будешь счастлива.

Простое решение не только нынешних проблем Эдит, но и горестей всего человечества. Даже в детстве больше всего на свете Ирма Леопольд хотела видеть всех радостными, с куском любимого торта. Впоследствии это нашло выход в щедрых пожертвованиях от всего сердца и кошелька, несомненно поощряемых на небесах, но не юридическими советниками Ирмы: огромные суммы ушли на пропащих людей – прокаженных, разорившихся театральных постановщиков, миссионеров, священников, проституток с туберкулезом, святош, хромых собак и бездельников по всему миру.

– По-моему, раньше здесь была тропа, – сказала Миранда. – Помню, отец показывал картину – люди в старомодных нарядах на пикнике у Висячей скалы[6]. Интересно, где именно ее рисовали?

– Наверное, они пришли к Скале с другой стороны, – предположила Марион, доставая карандаш. – В те дни люди ехали сюда от горы Маседон. Хотелось бы мне получше рассмотреть те странные балансирующие валуны, что мы видели утром из экипажа.

– Дальше идти нельзя, – сказала Миранда. – Не забывайте, девочки, я пообещала Мадемуазель, что мы ненадолго.

С каждым шагом вид пленял все больше – появлялись то зубчатые выступы, то поросшие лишайником камни. Вот гора грозно высится над пыльными серыми листьями кизила, и тут же темная щель между двумя булыжниками открывает взору курчавый папоротник с тонкими, будто зеленое кружево, листьями.

– Давайте хотя бы посмотрим, как она выглядит за этим небольшим подъемом. – Ирма подобрала свои пышные юбки. – Хорошо бы заставить того, кто придумывал женскую моду на тысяча девятисотый год, пройтись в трехслойной юбке через заросли!

Папоротник вскоре сменился густыми колючими кустами, которые привели девчушек к скалистому выступу высотой по пояс. Миранда первой вышла из кустарников и, опустившись на камне на колени, помогла подняться остальным с той же ловкостью, какой утром восхищался Бен Хасси, когда она открывала ворота. («В пять лет, – любил вспоминать ее отец, – наша Миранда перекинула ногу через седло, как заправский наездник». «Да, – добавляла мать, – и потом зашла ко мне в гостиную с по-королевски поднятой головой».)

Путницы очутились на практически круглой платформе, окруженной булыжниками и несколькими молодыми деревцами. Ирма сразу обнаружила в одном из камней небольшое отверстие и теперь с восторгом смотрела вниз на площадку для пикника. Изображение представало невероятно четким, словно увеличенным с помощью мощного телескопа: вот повозка, вот мистер Хасси занимается лошадьми, от небольшого костра вьется дымок, девочки ходят туда-сюда в легких платьицах, у озерца голубым цветком красуется раскрытый зонтик от солнца, принадлежащий Мадемуазель.

Было решено перевести дух в тени камней, а потом возвращаться обратно к ручью.

– Жаль, нельзя остаться здесь на ночь и понаблюдать за появлением луны, – сказала Ирма. – Миранда, улыбнись наконец – нечасто нам выпадает возможность хорошо провести время вне школы.

– К тому же без присмотра маленькой гадкой шпионки Ламли, – добавила Марион.

– Бланш говорит, что мисс Ламли чистит зубы только по воскресеньям, – вставила Эдит.

– Бланш – противная всезнайка, – ответила Марион, – как и ты.

Эдит невозмутимо продолжила:

– Бланш говорит, Сара пишет стихи. В уличном туалете. Она нашла листок – там было про Миранду.

– Бедная Сара, – вздохнула Ирма. – Она любит лишь одного человека во всем мире – тебя, Миранда.

– Не представляю, с чего вдруг, – добавила Марион.

– Она сирота, – тихо отозвалась Миранда.

Ирма продолжила:

– Папа однажды привел домой маленького олененка – как раз его Сара мне напоминает. Те же большие испуганные глаза. Я ухаживала за ним несколько недель, но мама сказала, он не выживет в неволе.

– И что было дальше? – поинтересовались девочки.

– Олененок умер. Мама все повторяла, что он был обречен.

– Обречен? – переспросила Эдит. – Что это означает, Ирма?

– Обречен на смерть, что же еще! Как тот мальчик из стихотворения, который остался на пылающем корабле с грудой мертвых тел…[7] Забыла, что там дальше.

– Какой ужас! А я, девочки, тоже обречена? Я не очень хорошо себя чувствую. У того мальчика болел живот, как у меня?

– Если бы он съел на обед слишком много куриного пирога, точно заболел бы, – ответила Марион. – Эдит, ты можешь хоть минуту помолчать?

Слезы потекли по пухлой щеке Эдит. Ирма все думала, почему же Господь создал некоторых людей невзрачными и противными, а других – красивыми и добрыми, вроде Миранды. Милая Миранда, способная наклониться, чтобы провести прохладной ладонью по пылающему лбу ребенка. Сердце Ирмы внезапно наполнила безотчетная нежная любовь, похожая на чувство, что вызывало отменное французское шампанское отца или печальное воркование голубей весенним днем. Любовь, распространявшаяся и на Марион, которая с улыбкой ждала, пока Миранда угомонит несущую чепуху Эдит. На глаза выступили слезы, но не от грусти. Нет, плакать ей не хотелось, хотелось любить, вот Ирма и слезла с камня и, тряхнув кудряшками, начала танцевать. Или, скорее, парить над теплыми гладкими валунами. Все, кроме Эдит, сняли чулки и туфли. Ирма танцевала босиком, маленькие розовые пальчики едва касались поверхности земли; ленты в волосах и яркий взгляд вызывали мысли о балерине. Ирма и в самом деле представляла себя в театре «Ковент-гарден», куда в возрасте шести лет ее водила бабушка. Она посылает воздушные поцелуи поклонникам, бросает цветок в партер и, наконец, отвешивает поклон в сторону королевской ложи, которую мысленно расположила рядом с эвкалиптом… Прислонившись к валуну, Эдит показывала на Миранду и Марион, которые взбирались дальше вверх по скале.