* * *

Дни темно-серые, словно свет падает через щель приотворенной крышки — в гроб.

* * *

Поразительна интуиция Редактора Гедройца. Недавно он предложил мне написать небольшую рецензию на книгу Стефана Братковского «Господин Великий Новгород» и добавил, что сам ее пока не видел, но опасается путаницы. Так оно и есть.

На титульном листе читаем: «Подлинная история Руси». То есть — если я правильно понимаю — все, что прежде писалось на эту тему, — неправда! И сразу возникает вопрос: что же читал автор? К сожалению, ни библиографии, ни сносок. В послесловии Братковский поясняет: «Избавляю читателя данного труда от справочного аппарата; в тематике этой книги сведущи не более десяти человек на свете, которым примечания ни к чему, поскольку источники, на которые я ссылаюсь в тексте, и мнения ученых, которые я цитирую, не выходят за рамки списка хорошо известных трудов». Ну-ну!

Зато есть именной указатель, но он вызывает удивление, потому что в книге, посвященной подлинной истории Руси, ни разу не звучат имена величайших российских историков: Ключевского, Соловьева, Платонова. Автор, пишущий о началах Руси, то есть работающий, надо полагать, с древнерусской литературой — в том числе с летописями, — ни разу не упоминает фамилии Шахматова или Лихачева. Это лишь несколько ярких примеров, перечень недочетов значительно длиннее.

Дабы избежать недоразумений… Я не историк и сомневаюсь, чтобы Братковский отнес меня к числу пресловутых специалистов по его теме. Историей Новгорода и Древней Руси я интересуюсь как любитель, кое-что почитываю (в частности, древнерусские тексты) да шатаюсь по тропам новгородских ушкуйников. Летом побывал и в Кенозере, и в Пудоже, и в Каргополе, — то есть в тех местах, названия которых, как утверждает Стефан Братковский, для подавляющего большинства читателей — пустой звук.

Книга Стефана Братковского — путаная в обоих значениях этого слова: она запутывает читателя и путает одно с другим. Примеры? Пожалуйста: в 860 году святой Кирилл отправился с миссией к хазарам и по дороге, в Херсонесе, обнаружил «русскы писмены». Происхождение их уже многие годы заставляет ученых спорить, и до сих пор остается неясным — что автор «Жития Константина-Кирилла» (из которого о них известно) имел в виду? Братковский не знает сомнений: «Разгадать аутентичное «русское письмо» нетрудно: письмом руссов из Скандинавии были, естественно, — скандинавские руны, следы которых рассеяны в разных местах Древней Руси». Какая самоуверенность!

А заодно какое блистание эрудицией!.. Вот, в абзаце, предваряющем теорию происхождения «русского письма», Братковский перечисляет современных ученых, «в пылу битвы создававших порой просто-таки фантастические гипотезы». Среди них Давид М. Ланг, «профессор Оксфорда, блестящий историк кавказского мира (благодаря ему мы имеем историю современной Грузии и древней Армении)», и Дэвид Диринджер из Кембриджа, «великий знаток эпиграфики, историк алфавита и создатель необычного музея Алфавита», есть и историк русского происхождения Г. Вернадский — «патриот московского працаризма». (NB: фамилия последнего появляется в «Господине Великом Новгороде» лишь однажды, хотя это, без сомнения, один из величайших российских историков XX века; познакомься Братковский хотя бы с первым томом его «Истории России», не стал бы открывать давно уже открытые Америки.) Эта демонстрация собственной эрудиции, словно дымовая завеса, туманит голову и отвлекает внимание от основного факта: автор «Господина…» не знает текста источника!

Прочитал бы Братковский «Житие Константина-Кирилла» — и не писал бы ахинеи о рунах. По-славянски фраза звучит так: «обрете же ту Евангелие и Псалтирь русскыми писмены писано». Неужели святое Евангелие переводилось на руны? Согласно академику Лихачеву, наиболее правдоподобная из версий, объясняющих этот фрагмент, гласит, что речь идет о письме «сурском» (то есть сирийском!), другие упоминают перевод Библии на готский язык, третьи намекают на некое письмо древних руссов… О скандинавских рунах академик Лихачев не говорит ни слова.

Я не любитель придираться и цепляться к мелочам — что свойственно большинству критиканов, как правило не имеющих понятия о предмете разговора, — на собственных икрах не раз чувствовал клыки бумажных питбулей. Так что если я демонстрирую путанность «Господина…», то из желания показать сам механизм запутывания, заключающийся в том, чтобы самоуверенно нести чудовищный вздор, а также эпатировать эрудицией — частенько из вторых рук. Примеров привести можно множество, так как книга кишит ошибками, ляпсусами и диковинными заявлениями, особенно там, где автор блистает лингвистическими познаниями и связывает Ладогу с «ladowaniem», т. е. погрузкой, а волок — с волом (якобы лодки тащили волы). Проволокись Братковский сам через пару волоков — по вязким топям и обманчивым болотам, — понял бы абсурд своей идеи: волы в этих болотах — нонсенс. Не менее забавен всевозможный вздор по поводу северного быта — якобы люди от голода ели кору лип и листья вязов, которые здесь не растут (они ели сосновую кору!), а русская баня — аналог финской сауны… Но — будет, будет — перейдем к основному сюжету.

А именно Новгороду Великому — не стоит забывать об этом при чтении книги, ибо сам автор то и дело отступает в сторону, словно хочет заодно рассказать обо всем, что прочитал у других. Порой в самом деле трудно разобраться, о чем речь: об истории руссов, новгородцев или варягов (конечно, история тут путается и петляет, словно болотная тропа, но тем более следовало тщательно прорубить просеку текста) — и новгородский сюжет мне хотелось бы рассмотреть в трех аспектах.

Во-первых — согласно Стефану Братковскому, Новгород Великий на протяжении столетий был окружен заговором молчания. Как минимум начиная с Ивана Грозного, который приговорил город к тому, чтобы его «вычеркнули из истории и памяти России. За исполнением приговора следили последователи. А вместе с ними — историки. Циничные царедворцы наравне с патриотами». Ого, какой пыл — таким бы ядом фельетон пропитывать, а не исторический труд. Автор огулом осуждает всех летописцев (не обходя самого Нестора!) за якобы замалчивание самого факта существования Новгорода Великого до наших дней, ведь на XX съезде КПСС в 1956 году «Хрущев ничего не сказал в своем тайном докладе о преступлениях Ивана Грозного», так что лишь — еще одна цитата — «Быть может, завтра выглянут из бездонных подвалов, оставленных в наследство госбезопасностью, или закрытых архивов какие-нибудь конфискованные в монастырях летописи…».

Ну разумеется, разумеется: тайный доклад, подвалы госбезопасности, закрытые архивы, конфискованные летописи — вот они, реквизиты битвы за люстрацию! Что творится в этих польских головах… А ведь достаточно хоть Ключевского почитать, Соловьева, а также Вернадского — все они в разные годы посвятили Новгороду Великому целые главы своих многотомных историй России. Или обширную работу Беляева «История Новгорода Великого от древнейших времен до его падения», или солидный труд Никитского «История экономического быта Великого Новгорода», изданные в Москве в 1864 году. Не буду утомлять тебя, читатель, библиографией, отмечу еще только монументальное издание «Полного собрания русских летописей», которое вовсе не было прервано в советские времена, как можно заключить из слов Стефана Братковского о подвалах госбезопасности и закрытых архивах, но, напротив, благодаря работам Шахматова и Насонова, получило больший размах. Именно в этот период и были опубликованы новгородские летописи под редакцией Насонова. К сожалению, данные имена в книге Братковского отсутствуют вовсе, или — как в случае Беляева — упоминаются вскользь.