осмелилась спросить Ирис.

– С чего вдруг! – возмутилась Альма. – Он не такой, он мой учитель! Ты, похоже, вообще не понимаешь, что такое учитель!

Ирис продолжала кивать, как будто ей в шею вмонтировали пружину. Час от часу не легче: спи Альма с ним одним с утра до вечера, это было бы куда менее кошмарно. В этом было бы, по крайней мере, что-то человеческое, но то, что она услышала от дочери, просто чудовищно! Продолжая кивать, она слабым голосом признала:

– Наверное, я действительно не понимаю. Ну, тогда расскажи мне, что такое для тебя учитель.

– Что тут непонятного? – нетерпеливо буркнула Альма. – Нам всем нужен учитель. Ведь школа не дает нам ничего. Не принимай это на свой счет, госпожа директор, но мы выходим в жизнь, не понимая, как устроен мир, как устроена душа. В школе нас не учат, как жить полной жизнью, как стать частью космоса. Этому приходится учиться самим, но у нас нет для этого инструментов. К двадцати годам мы уже закоснели в своих заблуждениях. Мне повезло, что я встретила своего учителя, и он дает мне эти инструменты, он учит меня всему с самого начала. Благодаря ему я словно заново родилась. Он необычный человек, Боаз, ему даны силы, которых у нас нет.

Она продолжала рассуждать, в очередной раз наполняя свою тарелку. Ирис никогда не видела, чтобы дочь ела с таким аппетитом. Какое пугающее несоответствие между ее наивным тоном и тем, о чем она рассказывает! Словно для нее теперь существуют некие иные нормы. Как это могло произойти так быстро? Сможет ли дочь когда-нибудь стать прежней?

Ирис попыталась поднести ко рту стакан воды, но руки дрожали, и ей показалось, что стены дома тоже дрожат. На мгновение ей захотелось, чтобы это и правда было землетрясение, чтобы оно разрушило дом до основания и похоронило их всех под развалинами. Она согласилась бы и на точно наведенную ракету противника, которая бы уничтожила их на месте, потому что никакого другого решения ей в голову не приходило. Пока она прикидывала, что предпочтительнее для Омера – погибнуть вместе с ними или выжить, но остаться сиротой, он ворвался в квартиру с ликующим криком:

– Гражданку сдал как нечего делать!

И только после этого заметил Альму:

– Привет, сеструха, как дела? – Он взъерошил ей волосы, а ей этого словно было мало – она встала и обняла брата.

– Мама, скажи ей, чтобы приняла душ после еды, – смеясь, наябедничал Омер детским голосом. – Респект, что меня дождались! Осталось что-нибудь заточить?

Воспользовавшись суматохой, Ирис впервые бросила взгляд на Микки. Его лицо совершенно посерело, щеки ввалились, глаза были опущены. Он выглядел как человек, для которого все кончено.

– Может, тебе пойти спать, Муки? – ласково предложила она. – Вид у тебя совсем больной.

Он встал в тяжелом молчании, с полными слез глазами, и, как лунатик, побрел в спальню.

– Спокойной ночи, папуля! – крикнула ему вслед любимая дочь голосом ребяческим и невинным.

Микки на мгновение остановился и обратил на нее взгляд, полный муки и горя, словно вот-вот разрыдается или закричит, но он лишь тихо пролепетал, словно в прострации:

– Спокойной ночи, Альма, – и продолжил свой скорбный путь.

– Что с папой? Ему нехорошо? – спросила она, демонстрируя неадекватность настолько невероятную, что Ирис уже было подумала, что это все-таки притворство, извращенный эксперимент на живых людях, может, очередное упражнение из программы ее гуру. «И ты еще заявляешь, что познала устройство мира! А на самом деле потеряла всякую способность понимать, что происходит вокруг тебя! – хотелось яростно бросить дочери. – Ты думаешь, что после того, что ты тут нарассказала, папа может чувствовать себя хорошо?» Но Ирис сдержалась: одно резкое замечание – и они снова надолго лишатся ее общества.

– Папа плохо себя чувствует уже несколько дней, – сказала она. – Видимо, подхватил какой-то вирус. Хотите мороженого, дети?

Есть ли хоть какой-то смысл в этом притворстве? Они уже не дети, их уже не осчастливишь мороженым. Тем не менее они оба вошли в роль и начали шутливый спор о своих предпочтениях.

– В следующий раз покупай только с бельгийским шоколадом! Кому нужен этот сорбет! – буркнул Омер. – Видала? Альма захапала весь шоколад себе.

А Ирис изобразила справедливую мать, которая учитывает интересы каждого.

– Вы здесь не единственные, Омер, – улыбнулась она. – Мы тоже люди, и мы предпочитаем сорбет.

Но тут у Альмы зазвонил телефон, и дочь, бросив полную миску мороженого, поспешно скрылась в своей комнате, и почти сразу же оттуда донеслись сокрушенные вопли, причитания и мольбы.

– Что происходит, мама? – Омер посерьезнел в мгновение ока и уже совсем не был похож на ребенка.

– Сам видишь, Омри… – ответила Ирис.

– То, что я вижу, мне совсем не нравится. Твоя дочь охренела. Не знаю, что она употребляет, но выглядит это фигово. Не пытайся делать вид, что ты не заметила.

– Конечно, я заметила, – вздохнула Ирис. – Не знаю, наркотики это или нет, но ясно, что с ней что-то не в порядке.

– Что будем делать?

И снова она удивилась его взрослому разговору, тому участию, которое сквозило в его интонации. Тем не менее втягивать его в это нельзя.

– Положись на нас, милый, – сказала она, – мы что-нибудь придумаем.

– Папа уже наверняка разрабатывает план, – ухмыльнулся он.

В его голосе Ирис послышалась нотка злорадства: ведь отец годами держал его в строгости, а сестре все прощал.

– Что ты от него хочешь? – возразила она. – Он плохо себя чувствует, ему нужно поспать.

– Он не спит, мамуль, он играет в свои шахматы. Я уже заметил, что с восприятием реальности в этой семье дело плохо.

И действительно, прислушавшись, Ирис уловила знакомый стук клавиш из его уголка в коридоре, но в следующий миг их заглушили жалобные вопли Альмы. Ирис подошла к ее двери, пытаясь подслушать.

– Но я же объяснила: ты отменил мне смену, поэтому я поехала к родителям, – умоляла дочь. – Через четверть часа? Мне нужно не меньше часа на дорогу! – взмолилась Альма. – Конечно, я хочу! Да, я уже выхожу… Конечно… Я же не знала… – Она вылетела из комнаты, едва не сбив с ног Ирис, которая поспешно ретировалась на кухню.

– Мама, я должна вернуться! – надрывно объявила она, размазывая по щекам остатки слез. – Пожалуйста, отвези меня на автовокзал, мне нельзя опаздывать! Ой, уже восемь! Что мне делать?!

Ирис поспешно надела босоножки и схватила сумку.

– Присмотри за папой, пока я не вернусь, ладно, Омри? – попросила она сына, увлеченно доедавшего оставшееся на столе мороженое.

В машине Альма не отрывала полного ужаса взгляда от часов.